Зоопарк на краю света

Сяомань встал у них на пути; одно неосторожное слово, и завязалась драка. Он был всего лишь слабым ребенком, к тому времени, как преподобный услышал о потасовке и прибежал к воротам, мальчика уже избили в кровь.

Преподобный живо отвез Сяоманя в больницу и поспешил в ямэнь, чтобы подать жалобу. Там начальник Ду заявил ему, что наверху крайне обеспокоены ходящими по городу сплетнями. Чтобы ямэнь принял жалобу, преподобному следовало доказать свою невиновность – для начала неплохо было бы передать питона властям.

Преподобный Кэрроуэй ответил, что для зоопарка важен каждый его обитатель, и никакие вздорные кляузы не заставят его, преподобного, вот так запросто отказаться от своих подопечных. Затем священник преспокойно вернулся в Пески и отворил дверцы всех загонов, даровав животным полную свободу.

Предчувствуя недоброе, преподобный хотел отпустить зверей на волю. Однако все они, от Счастливицы до Стражника, выбрали остаться. Животные доверчиво собрались перед часовней (даже питон выполз из террариума), сгрудились вокруг преподобного. В их взглядах светилась безмятежность. Преподобный невольно заплакал. Он знал, что на этот раз дело не в Господней великой силе, не в помощи каких-то неведомых божеств – лишь в самом «Ноевом зоопарке».

Однако главные их беды были еще впереди.

На одной из брангсеровских церемоний устами старого ламы заговорили буддийские святые: бодхисаттва Самантабхадра восседает на белоснежном слоне с шестью бивнями, а виданное вами чудище чумазо и бивней не имеет, никакое это не священное животное. И лев, конечно, вовсе не тот, что везет бодхисаттву Манджушри. Это мара[104], демоны, которые мастерски управляют людскими снами.

Чифэнцы припомнили былые слухи и разом встрепенулись.

– Мне часто снится слониха, – сказал кто-то один.

– А мне – лев и тигровая лошадь! – охнул другой.

– Владыка небесный! – воскликнул третий. – Мне раньше снилось, что я превратился в павиана.

Оказалось, чудеса зоопарка снились всем без исключения, кому-то чаще, кому-то реже. В сущности, «Ноев зоопарк» уже стал частью их жизни.

И пусть это ничего не доказывало, многие, наслушавшись пересудов, стали повторять древнюю шаманскую поговорку: тот, кто управляет снами, управляет и душами. Один лама, которого подговорили заранее, выкрикнул:

– Саран Оюун – из рода белой шаманки, она соблазнила и околдовала иностранца!

Горожане и перепугались, и разозлились. Кто мог подумать, что удивительный зоопарк скрывает столь зловещие тайны! А ведь и правда, прежде кто туда ни попадал, неизменно терял голову от восторга и долго не хотел уходить – колдовство, как пить дать! Открытие было до того жутким, что многие визжали от страха.

– Но ведь сны не принесли никому вреда, – заметил кто-то. Увы, эти слова быстро потонули в тревожных возгласах толпы.

Ламы злорадствовали. Они похватали ритуальную утварь и устроили перед зоопарком обряд изгнания злых духов. Простые чифэнцы, те, кто еще недавно часами пропадал у загонов, теперь ненавидели зверей всей душой. Они подтягивались к воротам зоопарка и после долго не расходились. Между ними сновали подосланные ламами рабы Брангсера; с их подачи народ замахал лопатами и вилами, поднял высоко факелы и начал бросать в «логово демонов» булыжники и комья земли. Вся эта истерия напомнила преподобному средневековую Европу.

Преподобный Кэрроуэй один-одинешенек стоял, раскинув руки, под аркой у входа с волнистым попугайчиком на плече. Впереди – разъяренные бывшие посетители; за спиной – одинокие животные. Над головой поблескивала звезда. В углу на корточках сидели полицейские и солдаты, которых выделил начальник округа. Они равнодушно наблюдали за происходящим: им велели охранять миссионера, чтобы избежать проблем с церковью, а в остальное не вмешиваться.

Преподобный словно вернулся в тот день в степи, когда на обоз напали разбойники. В эту минуту он был столь же одинок и беспомощен, как и тогда, однако в его душе не было ни смятения, ни отчаяния. Миссионер нагнулся и вытащил из земли крестик. Этот крест он воткнул сюда, когда впервые пришел в Пески.

Чифэнцы сразу решили, что священник собрался колдовать. Раздался крик, и толпа машинально бросилась вперед. На зоопарк надвигался бурлящий людской поток, но преподобный Кэрроуэй, незыблемый как скала, не отступал ни на шаг. Он прочно стоял на своем посту и верил, что под яростью во взглядах его заблудшей паствы еще теплится где-то искорка простодушного восторга.

В зоопарк прорывалось все больше горожан. Они часто посещали это место зимой и отлично знали, что и где тут находится. Но теперь они пришли не как гости, а как разрушители: казалось, только круша все вокруг, они могли простить себе былую любовь. Преподобного Кэрроуэя сбили с ног, он упал, по лбу потекла кровь. Вскоре его фигура потонула в толчее и пыли.