Зоопарк на краю света

Лунный свет размыл границу между небом и землей, горизонт стал зыбким, и все вокруг казалось не вполне реальным. Сяомань широко раскрыл глаза и увидел, как по серебристо-белому песку быстро скользят черные точки. Сяомань потер глаза, присмотрелся, и оказалось, что это не точки, а стая лысоголовых диких волков, которые мчались один за другим, вереницей, оставляя после себя цепочку следов. Эти звери не были похожи на прирожденных бегунов, один из них даже успел нагулять жирок, хотя это ничуть не сковывало его движений.

Стаю вел за собой конь – судя по всему, не кто иной, как давно пропавший Везунчик. Он бежал весело, хвост его развевался, белые полосы на теле перетекали в черные, как будто он скакал сквозь бессчетное множество дней и ночей. А еще Сяомань заметил, что за животными увязался человек – он пытался подражать волчьему бегу, неумело, но очень старательно, и мало-помалу окончательно смешался со стаей, стал едва отличим от своих спутников.

Когда забор почти остался позади, Везунчик вдруг заржал. Толстый волк резко затормозил, и по его знаку вся стая вскинула разом головы и завыла на луну над «Ноевым зоопарком». Не успел Сяомань ответить на их зов, как вся компания, размахивая хвостами, скрылась из виду на границе Песков и степи. Многие чифэнцы впоследствии утверждали, что слышали той ночью вой Древнего Волка.

И стало так

Глава 9 Земля обетованная

На следующий день Сяомань ни с того ни с сего проснулся с высокой температурой. Мальчика лихорадило три дня и три ночи, лекарства не помогали. Преподобному Кэрроуэю приходилось набирать в Инцзиньхэ ледяную воду, обмакивать в нее полотенце и прикладывать его ко лбу ребенка, обтирать Сяоманя с ног до головы. Речная вода охлаждала разгоряченное тело, смывала и жар, и грязь, и налипшую на душу пыль.

Через три дня температура наконец спала, Сяомань выбрался из постели и позвал преподобного по имени, крича, что хочет завтракать. К великому своему изумлению, миссионер обнаружил, что воспитанник вдруг заговорил – речь была пока что невнятной, но было ясно, что если с Сяоманем немного позаниматься, он сможет не хуже других общаться с людьми. Мало того, Сяомань свободно владел и китайским, и английским, мог сносно изъясняться на латыни и французском. Иностранным языкам его обучил преподобный; священник и не думал, что уроки, которые он проводил лишь для общего развития, принесут такие великолепные плоды.

Вскоре оказалось, что Сяомань перестал понимать язык зверей. Как только одна дверь отворилась, та, что уже была распахнута, наоборот, беззвучно закрылась. Ему по-прежнему нравилось ухаживать за четвероногими, но прежнюю тесную, почти симбиотическую связь сменила взаимная приязнь между смотрителем зоопарка и его подопечными. Волнистый попугайчик, как ни странно, с тех пор замолчал и не проронил больше ни единого слова.

Преподобный Кэрроуэй спросил, помнит ли Сяомань, что с ним было раньше. Тот покачал головой. Все, что происходило до пробуждения, казалось не более чем горячечным бредом, сном, который, как и любое другое сновидение, забылся наутро, рассеялся без следа.

Впрочем, преподобному некогда было удивляться переменам: ламы Брангсера опять строили против него козни. Толстяк-настоятель оказался прав, уж коли испортишь карму, беды не миновать.

В тот день трое лам явились в зоопарк и почтительно сообщили, что надеются увести Счастливицу и Стражника к себе в монастырь. Предлог был все тот же: раз это священные животные, на которых восседают бодхисаттвы, значит, они должны жить рядом с бодхисаттвами.

Но как ламы ни старались, какое бы щедрое ни сулили вознаграждение, преподобный оставался непреклонен. Он не допускал и мысли о том, чтобы расстаться со зверями, и уж тем более не собирался отдавать их этим интриганам. Обескураженные и обозленные отказом, ламы пригрозили: мол, у них уже есть доказательства того, что преподобный покрывал бандита, и если миссионер не пойдет на уступки, ему не отвертеться от суда.

Не меняясь в лице, преподобный повторил, что их просьба невыполнима. Ламы поняли, что уговоры бесполезны, грубо оттолкнули преподобного в сторону и грозной процессией, ведя за собой рабов и колотя в ритуальные сосуды, двинулись в зоопарк, чтобы захватить священных животных силой.

Они не подозревали, что Сяомань уже отпер тихонько двери загонов и выпустил всех зверей наружу. В «Ноевом зоопарке» Счастливица и Стражник привыкли к мирной, беспечной жизни, давно им не приходилось так гневаться. Слониха размахивала хоботом, толстые ноги так яростно топали, что под ними сотрясалась земля; лев спрыгнул с возвышения, грива его развевалась, когти впились в выступ скалы. Вид у них был до того устрашающий, что ламы охотно удрали бы восвояси, не вцепись в их кашаи невесть откуда выскочившие павианы.