Зорге

Относительно опасности взятия «Рамзая» под полицейское наблюдение по прибытии в Токио, Москве не хватало понимания, что это была не опасность, а реальность тех лет: каждый приезжавший тогда в Японию иностранец оказывался в фокусе пристального внимания местной полиции и контрразведки, избежать которого не было никакой возможности. К этому стоило быть готовым – иначе просто бессмысленно было посылать в Японию людей для подпольной работы. К тому же Зорге должен был приехать с «железной» легализацией в качестве верноподданного немецкого журналиста и первое время – это было самое мудрое решение во всей истории с «Рамзаем» – должен был потратить только на «врастание» в токийскую жизнь: легализацию, установление явных и тайных связей, вхождение в мир японской политики.

Таким образом, экстремальную или, если так можно выразиться, незапланированную опасность представлял лишь третий пункт: «угроза из Шанхая». Мы до сих пор не знаем, как, каким образом предполагалось ликвидировать эту опасность в случае ее возникновения: никаких документов на сей счет не опубликовано. Поверить в то, что такого инструктажа с «Рамзаем» не проводилось, кажется невозможным – слишком явной была эта угроза, но бывало всякое.

Так или иначе, к середине мая основные организационные мероприятия по формированию новой, японской резидентуры «Рамзая» были закончены. В ее состав помимо резидента были включены знакомый нам по Шанхаю и еще не знающий о том, что его судьбу уже решили в Москве, японец Одзаки Хоцуми («Отто»), серб Бранко Вукелич («Жиголо»), немецкая еврейка Ольга Бенарио («Ольга») и радист Бруно Виндт («Бернгардт»). Планировался и еще один человек – китаец, «знающий язык островитян», то есть японцев, которого пока никак не удавалось подобрать. Из всех этих персонажей для исследователей дела Зорге долгое время неизвестными оставались двое: «Бернгардт» и «Ольга».

Бруно Виндт – бывший, как и Клаузен, когда-то радистом германского флота, был завербован на идейной основе совсем недавно и только в марте 1932 года прибыл в Советский Союз. В Токио, в соответствии с нехитрой легендой, сочиненной на Арбате, ему предписывалось открыть немецкую экспортно-импортную торговую фирму.

«Ольга» – Ольга Бенарио (Гутман, Престес, Ольга Львовна Синек, Эва Крюгер, Мария Бергнер-Вилар и др.) родилась в 1908 году в Мюнхене в семье адвоката и с 1923 года, то есть с пятнадцатилетнего возраста приняла участие в молодежном коммунистическом движении Германии, была хорошо известна баварской полиции в качестве агитатора. В 1925 году она вступила в КПГ и через год была уже во второй раз арестована. Вскоре она не только вышла на свободу, но и выкрала несколько членов КПГ прямо из зала суда, а после того, как полиция «села на хвост» ей и ее гражданскому мужу, перебралась в Советский Союз.

По степени авантюризма и фанатичной преданности коммунистической идее Ольга Бенарио вполне могла бы соперничать с самим Зорге. Как и ему, ей тоже было «целого мира мало». Ольгу уже знали и искали по всей Европе, работать там дальше было абсолютно невозможно, а вот далекая Япония представлялась весьма интересным полем деятельности для этой 25-летней женщины, готовой на все ради победы мирового коммунизма. Там, в Токио, ей предстояло сыграть роль жены Зорге, причем паспорт для нее изготовили в Москве по подлинным документам… Кристины Герлах-Зорге. Однако этим планам не суждено было осуществиться. По неизвестной причине Ольга Бенарио в Японию так и не поехала[274].

Можно только гадать, как сложилась бы судьба резидентуры «Рамзая», если бы резиденту помогала такая женщина, как Ольга Бенарио, но 15 мая 1933 года Рихард Зорге, покинув Москву, отправился в Германию без нее. Ему нужны были новые документы.

Глава двадцать первая Больше, чем крыша