Зорге

Лишь сопоставление отдельных архивных документов – заметок, оргписем, резолюций и т. п. – дает возможность воссоздать в общих чертах картину предварительного планирования и последующего развития схемы организации резидентуры и проследить практическую реализацию намеченных мероприятий»[272].

Далее Сироткин на основе собранных обрывочных материалов приходит к ответу на важнейший вопрос: «Было ли со стороны Центра ошибкой решение послать резидентом в Токио все же именно “Рамзая” (выделено М. И. Сироткиным. – А. К.) – после того, как он всего лишь год назад был отозван из соседней с Японией страны под угрозой расшифровки?»

Мы помним, что сама постановка вопроса вызвана тем, что из Шанхая «Рамзай» уезжал, будучи на грани ареста, и только дальнейшие события показали, что его резидентура была вне опасности. Она оказалась провалена лишь два года спустя и не по вине Зорге, а из-за катастрофических ошибок его преемника – Якова Бронина. Формально руководство могло предъявить бывшему резиденту не обвинения, а претензии, да и те касались по большей части его стиля руководства, но не оперативных ошибок. Даже пресловутая, шокирующая многих «твердокаменных большевиков» склонность к авантюризму могла быть записана в «плюс» Зорге. Ее можно было рассматривать как проявление энергичности и решительности. А если шанхайский резидент в какие-то моменты и брал на себя слишком много или действовал излишне рискованно, то это была, во всяком случае, вина не только его, но и Центра, неспособного или неготового руководить таким сотрудником. Но это можно и нужно было исправить в любом случае: Зорге надо было лучше обучать, лучше понимать и тщательнее контролировать.

Что же касается профессиональных качеств – как разведчика и как журналиста, ибо изначально в качестве легального прикрытия Зорге в Японии другие варианты и не рассматривались, то трудно было найти лучшую кандидатуру, чем «Рамзай». За его плечами к 1933 году уже числились пять лет успешной работы в Коминтерне на должностях, связанных с добыванием секретной информации, и три года службы в военной разведке в качестве агента-вербовщика и резидента.

Во всех случаях отчеты и доклады Зорге отличались высоким уровнем понимания текущей ситуации, чаще всего он давал в них верные выводы и прогнозы, а его знание Дальнего Востока, на 1933 год – Китая не могло остаться не замеченным не только читателями германских газет, но и руководством советской разведки и, шире, Советского государства.

Другое дело, что препятствием для назначения «Рамзая» в Токио могли стать объективные факторы внешнего порядка. Михаил Сироткин перечислил их по пунктам:

«1) угроза со стороны Берлина: возможность того, что берлинские полицейские органы заинтересуются личностью Зорге после того, как в газетах начнут появляться корреспонденции из Японии и статьи за его подписью. Полицейская картотека может дать справки о прежней деятельности “Рамзая” в Европе по линии Коминтерна;

2) возможность того, что “Рамзай”, в результате своих шанхайских ошибок, взят на учет японской контрразведкой и сразу же будет находиться под наблюдением;

3) угроза из Шанхая – по линии связи между немецкими колониями: возможность передачи информации о “неблаговидной” советско-коммунистической деятельности “Рамзая” в Шанхае»[273].

Что касается первого пункта, то выросший в СССР Сироткин не понимал, как и большинство его сослуживцев – начальников Зорге, что в 1920-е годы многие активные европейские функционеры той или иной партии порой кардинально меняли свои убеждения, по-новому оценивая экономическую и политическую обстановку в мире под влиянием войн, знакомства с реалиями победившего в России военного коммунизма или просто забывая под грузом лет и житейского опыта о своих юношеских романтических увлечениях марксизмом. И, если до середины 1920-х годов ни у кого не было сомнений в симпатиях Зорге к коммунистам, это совсем не означало, что почти десять лет спустя его взгляды никак не изменились. Там, в Европе, в отличие от Советского Союза, это долгое время не было слишком опасно и не всегда наказуемо. В конце концов, первая жена Зорге – Кристина совершенно спокойно вернулась в Германию, откуда уехала, только когда угроза со стороны гестапо стала действительно реальной, – в середине 1930-х. Зорге же своими публикациями из Шанхая создал себе имидж вполне респектабельного журналиста, специалиста по аграрному хозяйству Китая, а его «друзья» из числа военных советников Чан Кайши могли бы подтвердить искреннюю приверженность доктора Зорге правым идеям.