Зорич

Всё прояснилось позже, когда закончили одну бутылку и Александр извлёк из плетёной корзины вторую.

— А теперь, дорогие мои родственники!.. — наполнив стаканы, предложил Александр. — Позвольте предложить тост за ваших будущих детей и за моих будущих наследников!»

«Вот это да», — чуть не поперхнулся Евгений Иванович, посмотрев на Анну. А та, поставив на стол чашку с чаем, поменявшись в лице, смотрела на него.

— Я человек небедный, — продолжил Александр. — У меня есть прибыльные дела здесь, в России, поместье и виноградники во Франции, но нет уверенности в том, что они не уйдут в чужие руки. А потому, — волнуясь, заключил Александр, — я прошу вас не отказать мне в милости: позвольте мне быть крёстным отцом ваших детишек.

Закончил и разрыдался.

Есаул, сдвинув брови, сидел озадаченный. А растроганная Аннушка, дав волю слезам, всякими добрыми словами, идущими из таинственных глубин необъятного женского сердца, успокаивала давящегося слезами от жалости к себе, внезапно обретённого родственника.

Вечер подошёл к концу, когда Аннушка уложила его, допившего бутылку тремя стаканами подряд, на диван. А закончился, когда она, поглядывая на Евгения Ивановича, убрала со стола, стараясь не шуметь, чтобы не помешать ходу мыслей озабоченного есаула. А тот долго ещё сидел в одиночестве за столом, выискивая в коробке так полюбившиеся ему кофейные пирожные, запивая их чаем из Аннушкиной чашки.

Встали поздно, разбуженные не то стуками на кухне, не то аппетитным запахом испечённых пирожков. Аннушка пригласила их к столу, сказав, что уже позавтракала. Явно не хотела их стеснять, зная, что продолжение вечернего разговора неминуемо. Так и случилось. Доводам бывалого Александра Евгению Ивановичу было нечем возразить. Далёкий от политики, занятый раскручиванием каждодневных житейских проблем, он, вспоминая не обременённую заботами столичную жизнь, своё кратковременное пребывание в той среде, понимал, что со смертью отца и отошедшего от дел дяди обратного пути для него нет.

Та далёкая история со скандалом забыта наверняка всеми. Время покрыло всё. Дело в потере влияния, потере связей, имущественных потерях. Всё, что ждёт его впереди, легко просчитывается. Будут дети. Им надо дать образование. А что ждёт его? Отставка, копеечный пенсион… У Александра свои дела. «Я думаю, он как-то связан с Астафьевым. Ведь он проговорился, что знал его ещё по Петербургу. Это его дела. Пусть он их и решает. То, о чём он просит, я помогу сделать, но не больше того…» Так размышлял Евгений Иванович, запивая пирожки чаем с вишнёвым вареньем, слушая внимательно Александра и отделываясь короткими репликами.

Завершился завтрак полным согласием сторон, закреплённым крепким рукопожатием.

Тепло простившись, вышли на крыльцо.

— Посвежело, — заметил Александр.

Из стоявшей на прежнем месте машины, выпрямляясь по частям, показалась долговязая фигура и, приподняв шляпу, поприветствовала их. «Это же тот самый переговорщик из гостиницы!» — признал его Евгений Иванович.

Подойдя к машине, братец, обернувшись, снисходительно проговорил:

— Очень рад был с вами познакомиться, Евгений Иванович. Привет супруге. Желаю вам всего хорошего.

И, не подавая руки, сел в машину. «Однако хитёр братец! Не желает афишироваться», — усмехнулся про себя Евгений Иванович, провожая взглядом отъехавшее авто с голубой наклейкой на заднем стекле.

* * *

Во второе воскресенье, после поздней в этом году Пасхи, Корф предложил Евгению Ивановичу съездить с ним на хутора. Нужно было получить информацию от Акима, агента Исидора Игнатьевича.

Поехали дальней дорогой, через лес. В сплошной, заросшей густым кустарником чаще одуряюще пахло прелью. Было душно и сумрачно. Копыта хлюпали, скользили по раскисшей от частых дождей глинистой земле.

— Надо было ехать через овраг, там суше, — в очередной раз вытирая платком потное лицо, посетовал Корф.

— Осталось недолго. Вон уже просвет виден. Да и вроде ветерком пахнуло, — посочувствовал другу Евгений Иванович.

При выезде из леса их ждал сюрприз. Дорогу перегораживала выкрашенная, двухцветная, в поперечную полоску, длиннющая жердь, на одном конце которой под сделанным кое-как навесом сидели на обрубке дерева двое солдат. Их боевое оружие висело на спиленных сучках растущей рядом берёзы. Перед вояками над потрескивающим костерком булькало варево. Один из них был босиком. Обмотки висели на двухцветной жердине. «Вот это боевое охранение!» — подумал есаул и не сдержался — засмеялся громко, от души. Ему вторил согнувшийся, держась за живот, Исидор Игнатьевич. Отсмеявшись, подъехали ближе. «Совсем дети», — подумал Евгений Иванович.

— Чьи вы? — спросил негромко посеревших от страха парней. Не получив ответа, переспросил: — Жлуктова?

— Так точно, ваш бродь! — нашёлся один.

— Открывай давай свои ворота!

Отъехав, заговорил Корф:

— Посмотрел я на их котелок и вспомнил, что не успел позавтракать. Давай, Евгений Иванович, начнём с корчмы! — предложил он.