Зорич

— Для вас уютная комната на втором этаже. Пока вы приведёте себя в порядок, будет готов ужин. Для казаков — комнаты внизу. Не беспокойтесь, о них позаботятся. Лошадей накормят, напоят. Дело для нас привычное, не беспокойтесь.

Поднялись по ступенькам в дом. Комната оказалась небольшой, с окном на улицу. Вся заставленная цветочными горшками с геранью на подоконнике и кадкой с розой под потолок в углу. Палыч с тревогой следил за реакцией гостей. Наконец не выдержал:

— Вам нравится?

— Да, да, не беспокойтесь! — уверил Корф. — А где… э-э-э…

— В конце коридора и вниз. Там умывальник. Остальное — во дворе.

— Ясненько, — подытожил Исидор Игнатьевич. — Значит, так! — глянул строго. — Завтра, — сделал паузу, — будет разговор по интересующему нас делу.

— Да, да, я понимаю, — вытирая лицо, шею синим в полоску платком, промямлил враз вспотевший Палыч.

Ужин по времени оказался поздним, но вкусным. Гусь с подрумяненной русской печкой корочкой с яблоками, хрустящие грибки и огурчики с охлаждённой водочкой в хрустале в избыточном количестве сделали своё дело. Утомлённый долгой дорогой Исидор Игнатьевич, выбравшись из-за стола в поисках выхода, с упорством маньяка, попутавшего берега, отталкивал непослушной рукой помощь Палыча. Упорно двигался в полюбившийся ему угол за кадкой с цветочками, пока ситуацию не взял в свои руки есаул. Перекинув руку смирившегося друга через плечо, Евгений Иванович увлёк слабо перебиравшего ногами Корфа в глубины коридора, следом за семенившим впереди Палычем, который, есаул не мог понять почему, то пропадал из поля зрения, то появлялся вновь.

Как бы то ни было, но поутру, открыв глаза, он обнаружил себя лежащим поперёк широченной кровати с собственным сапогом сбоку, рядом. Отшвырнув его куда-то в сторону и вниз, Евгений Иванович отдался дрёме. Пришёл в себя, разбуженный солнцем, залившим светом всё вокруг. Поморгав глазами, осознав, что и как, опустив ноги на пол, сел на кровати. Подобных этой оказии в его жизни было несколько, но всё обходилось без последствий. Выручал подаренный предками, воистину железный организм. Так и сейчас. Он сидел и позёвывал. А вот коллега его был совсем плох. Исидор Игнатьевич, должно быть плохо устроенный на ночь, сидел в кресле и глазами побитой собаки, потерявшей надежду, смотрел сквозь Евгения Ивановича, куда-то в никуда.

— Щас, Исидор Игнатьевич, что-нибудь придумаем.

Есаул нашёл свой заброшенный сапог, натянул его, не присаживаясь, и вышел в коридор. Навстречу ему с подносом в руках спешил Палыч. Капустный рассол, пусть не сразу, привёл физический тонус Корфа в состояние неустойчивого равновесия настолько, что через пару часов Исидор Игнатьевич, сообразуя государственный интерес со стыдливым желанием подкрепить подмоченный авторитет, учинил невиданный со времён Скуратова жесточайший сыск по поводу таинственных посетителей постоялого двора. Запуганный Палыч бил себя в грудь, каялся, уверял, что откуда же ему знать, кто они. Он думал, что они как все, он и покупал у них, как у всех.

— Покупал что? — приподнялся в кресле Корф.

А Евгений Иванович, отогнав мысли не ко времени, насторожился, прислушиваясь.

— Как что? — удивился несуразному вопросу споткнувшийся Палыч. — Как всегда! У меня же лавка внизу, в правом крыле. Товары разные. Могу хоть сейчас показать. Ничего не прячу!

— Вот так-то, есаул, — выдохнул Исидор Игнатьевич, — обыкновенная контрабанда. Ложный след. А ведь промелькнуло… Помнишь, тот, из пограничников, сказал, что в тот день какое-то судно болталось у берегов.

Передохнув, обратился к Палычу:

— А скажи-ка, милок, они и раньше были у тебя на постое? С товаром?

— И без товара останавливались тоже.

— Значит, так! — сурово заключил Корф. — Товар конфискуем.

— Ох ты, господи! — загрустил хозяин.

— Ты, Палыч, лучше молчи, а то сам знаешь! — строго предупредил Корф.

— Да я что?! Я понимаю! — сдался Палыч.

— Вот так-то! Веди в лавку.

Переписали актом конфискованное добро. Угрюмые мужики стали укладывать его в повозку. А места-то оказалось мало. Пришлось всё перебрать и уложить в повозку лишь самое интересное, а потом написать акт об изъятии в двух экземплярах. От предложенного ему Палыч, махнув рукой, решительно отказался. Подумав, Исидор Игнатьевич сунул и его в папку к первому. Выезжать в обратную дорогу было поздно. И всё интересное в этот день завершилось не столь обильным, как вчера, ужином с умеренным, помня вчерашний урок, распитием алкогольного зелья.

Утренние сборы были недолгие, а проводы — беспечальные. Пожертвовав утренним сном, пришёл Николай Сидорович. Стоял довольный — слава богу, обошлось. А вот лицо Палыча, стоявшего со своими угрюмыми работниками, при взгляде на набитую доверху его добром повозку кривилось досадою вперемешку с ехидной ухмылкой, пока настойчивый Исидор Игнатьевич делал безуспешную попытку, разгребая коробки, устроиться внутри повозки. И стало счастливым, озарилось улыбкой, когда огорчённый Исидор Игнатьевич, свесив ноги, сел на край повозки, махнул есаулу рукой, мол, я готов, поехали.