Зорич

Тем временем подъехавшая из города машина медпомощи — новейшая, модная вещь — выгрузила наружу двух ражих санитаров и молоденькую врачиху, которые принялись оказывать помощь пострадавшим. Подъехал Корф с бригадой следователей и опричники Жлуктова. Одни стали опрашивать участников побоища, другие — свидетелей, которых набралось полсела: плачущих женщин в поисках родственников по мужской линии, шамкающих стариков и бабок, навязывающих следователям Корфа свои, самые достоверные версии случившегося.

Со стороны аула подъехали несколько седобородых всадников и вереница телег, скромно и безмолвно ставших поодаль, терпеливо ждущих, может, хоть раненых домой отпустят. Жара полудня спала. Солнце покатилось вниз, медленно удлиняя тени. Подул ветерок. К понуро опустившим головы сидящим людям или без сил лежавшим на затоптанном песке шли бабы с вёдрами. Бабы поили всех, смотрели жалостливо, злоба ушла, всех объяла тоска и печаль по случившемуся. Зорич подошёл к сидящему в стороне от земляков в изодранной, истлевшей от пота рубахе молодому парню. Тот, подняв голову, глянул в лицо большими, чёрными, полными слёз глазами. Разглядел в них Евгений Иванович такую бездонную глубину отчаяния, что от сочувствия защемило сердце. Растолкав удивлённых казаков, шагнул к примолкшим разом наглецам, развалившимся на земле в подчёркнуто небрежных позах, оглядел их полным лютой злобы взглядом и — «Куда делось светское воспитание и хороший тон?» — вспоминая, удивлялся сам себе Евгений Иванович — проговорил, задыхаясь:

— Я вас уничтожу всех, сукины дети!

Совсем к вечеру, к удивлению Евгения Ивановича, предварительное расследование было на скорую руку завершено. Зачинщиков, по дружному опознанию местных очевидцев, в ряды которых рвались сельские всезнающие бабушки, но тщетно — Корф был строг, — и среди них главного, того самого поединщика, Омара, как оказавшего вооружённое сопротивление власти и подавшего дурной пример для подражания окружающим, взяли в оковы, усадили в конфискованные на время телеги аула вместе со стариками и возничими и отправили в городскую тюрьму на предмет дознания. Братишек Омаровых отпустили, так как все их земляки подтвердили, что тут они оказались совершенно случайно, по недоразумению. Мужики отмолчались, зная, что нет смысла ввязываться. Все подобные истории кончались ничем. Опешивший от такого разбирательства есаул на вопрос «Что это такое, в самом деле?» получил ответ от Корфа:

— Чего ты удивляешься, мил друг? Ты посмотри на их физиономии! Никто не стоял в стороне. Трое убитых, раненых — со счёта собьёшься! А посмотри на эту кучу оружия! Фрол сказал, что у Омара шашка-гурда, кинжалы ещё дедовские. Такие перебранки у них здесь в моде, без них они жить не могут! Чуть что — стенка на стенку. Ты что, хочешь, чтобы я отправил их всех на каторгу?!

Признав себя неправым, Зорич молча согласился. Убитого отправили в аул похоронить до захода солнца. Двоих — в село рыдающим жёнам. Парнишку, того самого, Жлуктов после недолгих торгов с Корфом по просьбе есаула отпустил. Тот, радостный, бегом кинулся к телеге навстречу раскинувшему руки старику-возничему. Село, переживая случившееся, ещё не легло спать, когда уже затемно казаки покинули Песчаную под что-то весёлое, Егоркино, со свистом и прибаутками.

* * *

— Ядвига сказала: «Битюги эти — першероны», — опасливо косясь на двери, говорил Фрол Иванович есаулу. — Работают на пилораме. Стволы из леса таскают. У хозяина контракт с лесничеством: строевой лес на доски распускает, а сухостой — на дрова. А хозяин лесопилки аккурат против места, где собачонка в дыру под землю провалилась.

— Помню, как же, — напрягся Зорич. — И что?

— Так ведь это тогда он ещё с двумя с верёвкой прибежал, будто знал, что понадобится, — удивился Фрол недогадливости есаула. — Мы тогда младшего на верёвке вниз спустили, он тогда пёсика и достал. Узелок-то, Евгений Иванович, и завязывается! Всё к одному!

— Молодец, Фрол Иванович, всё очень доходчиво изложил, — похвалил есаул. — Будем думать теперь, как начать. Никому ни слова.

— Обижаешь, Евгений Иванович! — покачал головой Заглобин. — Само собой! Не впервой же!

— Ну-ну, это я просто так, — ушёл в себя есаул, очень заметно задумавшись.

Фрол Иванович, сознавая значимость момента, тихонько вышел, беззвучно прикрыв за собой дверь. И тут же вернулся.

— Извините, Евгений Иванович, Ядвига ведь говорила ещё, что тот, который рябой лицом, был не раз у хозяина лесопилки.

— Откуда же она знает всё это, твоя Ядвига?

— Да её подружка там в прислугах служит.

— Благодарю за службу, казак. Хорошее дело ты сделал!

— Рад стараться, Евгений Иванович! Доброго здоровия! — заключил Фрол Иванович и вышел.