Зов из глубины веков

– Разумеется, это таинство сложившаяся исстари обрядовая традиция православия. Через символико-знаковую систему обряда священнослужители воспроизводят жизнь и жертву Христа. В этом таинстве каждое действие наполнено смыслом и символизирует событие драмы Христа. Но причастие, как вы заметили, касается человека внушением ему подобного единения с Христом. Воспроизводимый символизм самого обряда отличается от того, как душа самого человека символически, идейно трансформируется в жизни во Христе. Нашей душе нет нужды во внешнем внушении, навязывании духовного опыта, она сама в себе спонтанно пробуждает живого Христа, как идеальный образ, к которому мы должны стремиться. Причащаться может каждый, даже ребенок. А что может ребенок осознать в этом случае? Ровным счетом у него могут выработаться только нравственные христианские ценности, которые закрепляются воспитанием. И это, конечно, благо. Причастие необходимо людям, чтобы помочь им в приближении к Христу. Но духовный индивидуальный опыт переживается не только в стенах храма. Христианство должно проникать во всю жизнь христианина, когда он находится где угодно, и при любых обстоятельствах. Когда мы можем осознать мистическое чувство единения с Христом, даже просто выполняя свою повседневную работу. Мистическое чувство, конечно, не состоит в бессмысленных сверхъестественных вещах. Речь идет о том, что человек будет чувствовать, что им движет больше, чем просто рассудок, он будет жить иррациональными идеями, которые наполнены сакральным значением. Эти идеи и были основополагающими для Иисуса, для апостолов и святых. Но сознательно для человека эти идеи будут всегда очень запутанными и сложными, поэтому определение мистичности наиболее подходящее для этого опыта. Такое отношение с Богом мистично в своем корне, если это живая религиозность, а не подражательная, заскорузлая и догматичная.

– Ваш взгляд очень близок мне. Отец Димитрий во многом мыслит догматично. Но этот человек кажется мне очень сложным. И он прав по-своему. Он радеет за то, чтобы каждый мог наравне со всеми приобщиться к духовной жизни в вере. В этом я согласен и с ним. Он с сожалением сказал, что я ищу только личного спасения.

– Так было всегда. На каждого мыслящего человека находился другой с противоположной точкой зрения. Мы часто вынуждены принимать одну из сторон. Для священнослужителя догматическое богословие часто выступает на первый план в том, чтобы вести нуждающихся к истине, быть пастырями, дидактически наставлять людей, которые нечасто знают, как им правильно жить. Кому-то достаточно даже верить в сотворение мира и не осознавать, что это миф заявляет о себе в их разуме и заставляет верить в это. Есть верующие люди, для которых приоритетом становится только ортодоксальное следование догматам. Хуже всех в этом случае с одной стороны яростные материалисты, которые совершенно не хотят замечать аксиологии, морали христианства, а видят только проявление сверхъестественного в христианской мифологии. А с другой стороны различного толка экзальтированные мистификаторы, которые утопают в обскурантизме и не хотят знать ничего о научном осмыслении этих феноменов. И те и другие вредят и друг другу и тем, кто по-настоящему живет духовной жизнью. Но нравственность самое важное, что есть в христианстве, и что скрепляет нас всех узами любви. Бог, Любовь, как великодушие всегда будет делать нас сознательными, совестливыми людьми, и тогда мы будем жить счастливо, так, как нас учили самые лучшие мудрецы.

Глядя на Германа, я не заметил, как мой поплавок скрылся в воде, и только ощутив, как натягивается леска удочки я машинально начал подсекать. Я выловил еще одного окуня среднего размера. Герман с похвалой похлопал меня по плечу.

– Но это же не язь, – с досадой произнес я. – У вас окунь даже не клюет.

– Ничего. В следующий раз будет язь, – ответил Герман, воодушевляя меня.

Я насадил червя на крючок и снова закинул удочку.

– Все же странно то, что вы говорите о предрассудках толпы, – начал я, слегка подтрунивая над Германом, – и в то же время утверждаете, что мы должны жить, не осуждая и любя.