Зов из глубины веков

– Она выбрала способ, который многие выбирают, – продолжил Герман. – Это конечно, большая глупость. Принять несколько упаковок снотворного.

– Я очень сочувствую вам, – сказал я, пытаясь подбодрить Инну. – Большое счастье, что она осталась живой. Так не должно быть, чтобы человек мог идти на такое. Это ненормально.

– Спасибо Альберт. Я согласна с вами. Все это не укладывается ни в какие рамки. Поэтому нужно действовать решительно.

Инна отломила осколок от плитки черного шоколада и съела его.

– Я не знаю, за что мне это наказание, – прошептала Инна, всхлипывая. – Я так подавлена.

В этот момент Герман опустил глаза, словно пытаясь скрыть от меня и Инны свои внутренние переживания.

– Все наладится Инюша, – заговорил он с нежностью. – Ты должна ехать. Еще достаточно времени, чтобы все расставить по своим местам. Ты должна быть мудрой.

– Да. Я понимаю.

Герман наклонился к Инне и обнял ее.

– Все, что происходит с нами это слепое стечение обстоятельств, – начал Герман своим назидательным тоном. – Поэтому слушай свой внутренний голос и следуй ему.

– Да. Я всегда прислушиваюсь к себе, – ответила Инна с серьезностью. – Но как же мне уехать и оставить тебя одного? Герман, как же так получается, что она хотела себя убить? И я должна уехать сейчас и оставить тебя одного.

Герман по-детски ухмыльнулся и состроил глупую гримасу, пытаясь отвлечь Инну от ее сомнений.

– Перестань. Все будет хорошо. Кире нужна твоя помощь. Я справлюсь сам. Тем более у меня есть новый друг. Вот он. Мой несостоявшийся ученик. Альберт вы можете сделать одолжение и иногда бывать у меня во время отъезда Инны? Мне нужна небольшая помощь в ведении хозяйства. Мы решим этот вопрос по-деловому. Я вам заплачу. Так что не переживайте. Соглашайтесь.

– Это было бы здорово! – радостно вскрикнула Инна. – Альберт останьтесь здесь пожить на пару недель?

– Я даже не знаю, – ответил я, замешкавшись. Я видел, как Инна за все это время первый раз улыбнулась, и мне не хотелось разочаровывать ее и Германа.

– В монастыре вы живете как паломник, а не как работник, – убеждая меня, заговорил Герман. – Ничего страшного нет, если вы просто переедете ко мне. Ведь вам нравится у нас больше, чем в монастыре. Не правда ли?

– Герман вы правы, – ответил я быстро. – Хорошо. Я подумаю. Но мне сначала нужно вернуться в монастырь.

– Конечно. Но можете возвращаться сюда в любое время, – ответил Герман с уверением.

– Спасибо вам Альберт, – с благодарностью подхватила Инна. – Поверьте. Герман нуждается в общении…

– Инна прекрати досаждать молодому человеку, – произнес устало Герман.

– Все в порядке, – ответил я.

– Я начну собираться. Нужно ехать в город. Заниматься оформлением визы. Я остановлюсь в гостинице и сразу после этого полечу.

– Хорошо. Так и сделай.

Инна начала собирать вещи в дорогу.

Мы с Германом сидели за столом, продолжая пить чай.

– Вот она ментальность современной молодежи, – сказал Герман, глядя с безразличием на чашку с чаем.

– Да. Ничего с этим не поделаешь. Вы согласны с Инной, что это европейские нравы?

– Не совсем. Нравы вполне нормальные и там много образованных людей. Это мы можем часто воспринимать только негативное из жизни европейцев. Но молодежь там, в самом деле, чувствует себя настолько свободной и раскрепощенной, что это часто переходит всякие границы.

После того как Инна собрала вещи в дорожную сумку, мы поужинали и все вместе вышли из дома. Герман поехал провожать Инну в город.

Во дворе их дома стоял старенький немецкий универсал, на котором ездила сама Инна. На машине они подбросили меня до отворота к монастырю, после чего уехали.

Я шел по грунтовой дороге и размышлял о том, что произошло со мной за последнее время. Мне было радостно от мысли, что я смогу остаться в доме Германа на некоторое время, чтобы больше узнать его и поговорить обо всем, что было мне интересно. Герман казался мне чрезвычайно разносторонним человеком, который мог поведать о том, что всегда волновало меня. Я все больше осознавал, что мы с ним очень близки душевно, что он, действительно, стал мне как учитель. С неизбежностью я все время сравнивал Германа с отцом Димитрием, и результат этого сравнения оказывался не слишком приятным для меня.

Когда я дошел до монастыря, то решил, что уйду, не попрощавшись и не спросив на то благословения отца Димитрия. Я полагал, что могу принимать решение с полной свободой и независимостью, что я волен делать то, что хочу, даже нарушая запреты. Я был уверен, что знаю отца Димитрия очень хорошо, а он меня. И мы оба знали о наших непримиримых противоречиях, что мы совершенно не согласны во взглядах друг друга. Но при этом я все же чувствовал глубокую внутреннюю силу отца Димитрия, его характер меня так же вдохновлял, но от этого мне было еще досаднее, ведь мы не могли уже быть так близки, как с Германом. И поэтому я твердо решил, что теперь точно уйду.