Зов Ктулху

23 марта, продолжала рукопись, Уилкокс не явился; расспросы в его квартире показали, что юноша впал в какую-то неясную лихорадку и был переведен домой к родным на Уотерман-стрит. Ночью он кричал, разбудив нескольких художников в здании, а с тех пор лишь чередовал состояние беспамятства и бреда. Мой дед сразу же телефонировал его семье и с того времени пристально следил за его случаем, часто звонил в кабинет доктора Тоби на Тайер-стрит, который, как он выведал, лечил Уилкокса. Лихорадочное сознание юноши, судя по всему, обращалось к невиданным вещам, говоря о которых доктор то и дело содрогался. Вещи эти включали не только повторения снившегося прежде, но и неистово касались гигантского существа «в мили высотой», которое неуклюже переваливалось при ходьбе. Он ни разу не описывал этот объект подробно, но обрывки исступленных слов, которые повторял доктор Тоби, уверили профессора в том, что это было нечто тождественное безымянному чудовищу, которое юноша пытался изобразить в своем сновидческом изваянии. Упоминание сего объекта, добавил доктор, неуклонно предшествовало погружению юноши в длительный сон. Температура его, что довольно удивительно, не слишком превышала нормальную, но в целом его состояние предполагало скорее наличие подлинной лихорадки, нежели умственного расстройства.

2 апреля, около трех часов дня, все признаки болезни Уилкокса внезапно исчезли. Он сел в постели, с изумлением обнаружив, что находится у себя дома, и совершенно не помня ничего из случившегося во сне или наяву с ночи 22 марта. Врач признал его здоровым, и спустя три дня юноша вернулся в свою квартиру, однако профессору Эйнджеллу он больше ничем не мог принести пользу. Все его странные сны бесследно исчезли с выздоровлением, и мой дед спустя неделю бессмысленных и несущественных отчетов о вполне обыденных видениях перестал вести записи его ночных измышлений.

На этом первая часть рукописи оканчивалась, однако примечания к некоторым из разрозненных заметок предоставили мне немало пищи для ума – и столь немало, что лишь завзятый скептицизм, сформировавший мою философию, объяснял мое неизбывное недоверие к художнику. В указанных заметках описывались сны разных людей, явившиеся в тот же период, когда наносил свои странные визиты юный Уилкокс. Мой дед, похоже, быстро навел непомерно обширные справки среди почти всех друзей, которых мог опросить беззастенчиво, собрав с них отчеты об их снах и датах, в которые им за последнее время являлись примечательные видения. Отношение к его просьбе, судя по всему, осталось неоднозначным; и все же он получил, несомненно, больше откликов, нежели мог обработать без секретаря. Изначальной переписки не сохранилось, однако его заметки являли собою обстоятельный и наглядный их очерк. Рядовые представители общества и предпринимательства – традиционная «соль земли» Новой Англии – дали почти совершенно отрицательный итог, хотя местами отмечались отдельные случаи тревожных, но бесформенных ночных впечатлений, обязательно между 23 марта и 2 апреля, то есть в период помрачения юного Уил кокса. Ученый люд оказался менее им подвержен, хотя в четырех случаях приводились зыбкие описания, наводящие на мысли о беглых видениях странных пейзажей, а еще в одном был упомянут страх перед чем-то неправильным.

Соответствующие отчеты пришли от художников и поэтов, и я понимаю, что, если б они сумели сопоставить свои записи, это вселило бы в них смятение. Как бы то ни было, за отсутствием изначальных писем я отчасти подозревал, что составитель либо задавал наводящие вопросы, либо переправил ответы, дабы удостоверить то, что подспудно определил в них найти. Вот почему я по-прежнему ощущал, что Уилкокс, неким образом осведомленный о старых сведениях, коими обладал мой дед, обманывал пожилого ученого. Эти отклики от эстетов рассказывали тревожную историю. С 28 февраля по 2 апреля значительная их часть видела во сне весьма чудны́е вещи, и буйство сновидений неизмеримо усилилось в период помрачения скульптора. Свыше четверти тех, кто не сообщил ни о чем, рассказали о сценах и полузвуках, сходных с теми, что описывал Уилкокс, а некоторые из грезящих сознались в остром страхе перед исполинским безымянным существом, которое явилось им под конец. Один случай, который особенно выделен в заметках, оказался весьма печальным. Субъект, бывший широко известным архитектором, склонным к теософии и оккультизму, отчаянно лишился рассудка в дату, когда у юного Уилкокса случился приступ, и скончался спустя несколько месяцев беспрестанных криков, которыми требовал спасения от некоего беглого обитателя ада. Если бы мой дед отметил имена в описании этих случаев, а не только их число, я бы попытался раздобыть какие-либо подтверждения и самостоятельно заняться расследованием, однако сумел отследить лишь немногие из случаев. Все они, как выяснилось, всецело соответствовали заметкам. Я не раз задавался мыслью, все ли из опрошенных профессором ощущали себя столь же озадаченными, как эта их доля. И благо что объяснение никоим образом их не настигнет.