Зов Ктулху

Вырезки из прессы, как я уже упомянул, касались случаев помешательств, маний и странностей в указанный период. Профессор Эйнджелл, очевидно, нанимал контору для их вырезания, ибо число выдержек было огромным, а источники рассеяны по всему миру. Вот ночное самоубийство в Лондоне, где одинокий житель выпал во сне из окна с потрясающим криком. Вот и бессвязное письмо редактору газеты в Южной Африке, в котором фанатик делает выводы о мрачном будущем из явившихся ему видений. В донесении из Калифорнии рассказывалось о колонии теософов, разом обрядившихся в белые одежды для некоего «славного свершения», которое никак не наступало, тогда как выкладки из Индии осторожно сообщали о серьезных волнениях среди коренного населения, наблюдавшихся под конец марта. На Гаити участились оргии вудуистов, а африканские представительства докладывали о «зловещих бормотаниях». Американские военные на Филиппинах отмечали беспокойство в отдельных племенах примерно в это же время, а нью-йоркские полицейские подверглись нападкам истеричных левантийцев в ночь с 22 на 23 марта. Полнился дикими слухами и легендами и запад Ирландии, а художник-фантаст по имени Арду-а-Бонно вывесил на Парижском весеннем салоне 1926 года кощунственный «Сновидческий пейзаж». Зарегистрированные волнения в психиатрических больницах были столь многочисленны, что медицинское братство лишь чудом не заметило никаких странных параллелей и не сделало удивительных заключений. Все вместе составляло целую кипу любопытных вырезок; и на сегодняшний день я едва могу представить себе тот бездушный рационализм, с коим я их оставил. Но тогда я сохранял убеждение, что юный Уилкокс был осведомлен о более ранних данных, упомянутых профессором.

II. История инспектора Леграсса

Более ранние обстоятельства, благодаря которым сон скульптора и его барельеф возымели такое значение для моего деда, составляли тему второй половины его длинной рукописи. По всей вероятности, профессору Эйнджеллу уже доводилось видеть дьявольские очертания безымянного чудовища, размышлять над неведомыми иероглифами и слышать зловещие слоги, которые возможно передать лишь как «Ктулху»; все это соединялось столь волнующей и ужасающей связью, а потому неудивительно, что он решил преследовать юного Уилкокса расспросами и истребованием сведений.

Прежнее знакомство случилось в 1908 году, за семнадцать лет до этого, когда Американское археологическое общество проводило свое ежегодное собрание в Сент-Луисе. Профессор Эйнджелл, как подобало человеку его авторитета и достоинств, принимал значительное участие во всех обсуждениях и был одним из первых, к кому обращались несколькие посторонние посетители, использовавшие созыв как возможность предложить свои вопросы и проблемы для экспертного решения.

Возглавлял этих посетителей, на короткое время завладев интересом всего собрания, обычный с виду мужчина средних лет, проделавший путь из Нового Орлеана, дабы получить особые сведения, недоступные в местных источниках. Его звали Джон Реймонд Леграсс, по роду занятий он был инспектором полиции. С собой он принес причину своего визита – гротескную, отвратительную и, очевидно, весьма древнюю каменную статуэтку, происхождение которой не сумел определить. Не следует полагать, что инспектор Леграсс питал хоть малейший интерес к археологии. Напротив, его тяга к просвещению обусловливалась исключительно профессиональными соображениями. Статуэтка, идол, фетиш – чем бы оно ни было – был захвачен несколькими месяцами ранее на лесистых болотах к югу от Нового Орлеана во время налета на предполагаемое сборище вудуистов; связанные с ним обряды были столь своеобычны и гнусны, что полиция не могла не понять, что наткнулась на темный культ, совершенно ей неизвестный и бесконечно более дьявольский, чем даже мрачнейшие из африканских кружков вудуистов. О его истоках не удалось выяснить ничего, помимо сумбурных и неправдоподобных историй, вытянутых из плененных его членов; это и объясняет рвение полиции к каким-либо древним знаниям, которые могли бы помочь им определить пугающий символ и через него отследить культ до самого первоисточника.

Инспектор Леграсс оказался едва ли готов к сенсации, какую произвела его находка. Одного только вида существа хватило, чтобы привести собравшихся ученых мужей в состояние напряженного возбуждения, и они, не теряя времени, сгрудились вокруг инспектора, чтобы узреть миниатюрную фигурку, чья крайняя странность и дух подлинно глубокой старины решительно порождали мысли о неизученном архаичном изобилии. Этот страшный предмет не относился ни к одной из признанных школ скульптуры, однако на тусклой зеленоватой поверхности неопределимого камня отражались сотни и даже тысячи лет.