Зов Полярной звезды

— Потешно… Не вижу связи, — вставила Адель. — И мне все равно, Куйва там или кто-то другой. Надо идти по следам Вадима. Он, может быть, раненый… умирает… Если не хотите, я пойду одна, не испугаюсь. — И поправила на ремне под тулупом «манлихер».

— Я с тобой, — вызвался Чубатюк. — Ежели какую нечисть встретим, я ей жабры на моргала натяну, чтоб кровавой юшкой подавилась…

— Товарищи, не горячитесь! — Александр Васильевич перевернул трубку и выбил из нее перегоревший табак. — Вадима Сергеевича никто в беде не бросит. Но разумнее не вести с собой весь отряд. Пойдем вчетвером: я, Хойко, Макар и…

— И я, — заявил Подберезкин так безапелляционно, что Барченко не посмел отказать.

— Хорошо, и вы. Остальным — занять позицию в селе. Палаток не ставить, разместиться в чумах. Подкрепиться, никуда не ходить, ждать нашего возвращения. Старшим на период моего отсутствия назначаю вас, Аристидис.

Индийский грек в знак готовности наклонил голову, увенчанную высокой барашковой шапкой, делавшей его похожим на кавказца.

— Тогда нехрен валандаться! — Чубатюк налег на палки, приготовившись к старту. — Айда!

— Грядем! — дал «добро» начальник экспедиции.

Но не грянули, потому что Адель преградила Вадимову лыжню.

— Потешно! Меня вы, значит, в расчет не берете? Я тоже еду!

— Адель Вячеславовна, — по-кошачьи заурчал Барченко, — я ценю вашу отвагу, одначе мыслю противу вашего нам сопутствия. Сие есмь неразумно и чревато…

— Да хоть проповедь мне прочтите, все равно я с вами пойду! — не дала договорить Адель и действительно пошла вперед так шустро, что вокруг нее вьюнами завертелись белесые облачка.

— Огонь-девка! — восхитился Макар. — За ней, что ль, Сан Силич?

— А что нам еще?.. На заду седяще, сором обретем… Догоняйте! — И Барченко с молодецкой удалью ринулся за исчезающей среди наносов женской фигуркой.

Проволочное заграждение и прореха в нем — вот, что они увидели, отъехав от Ловозера. У заграждения лыжня прерывалась, снег был истоптан сапогами — так же как и по ту сторону. Ни лыж, ни палок, ни самого Вадима.

— Здесь кто-то лежал, вай аймун орро! — Хойко показал на вмятину с характерными контурами. — Потом его перетащили через проволоку и поволокли вон туда. Видите борозду?

— Зрим, — за всех ответил Барченко. — И мыслю, что сим влачимым бяше Вадим наш Сергеевич. А вон и рукавица его на проволоке…

— Вот же жеваный крот, Маркс твою Энгельс! — заругался Чубатюк. — Да я этим Леонардам недовинченным живо кукундер прополю. Они у меня в мох зароются и будут клюквой на все стороны плеваться!

— Тоже мне, бугай костромской… твою… на… — как всегда матерно и скучно выбранился Прохор.

И тотчас тень Макара накрыла его целиком, точно карта Советского Союза какую-нибудь Португалию или Румынию.

— Ты… хомяк небритый! Тебе шапка мозоль не натерла? Ты у меня черепок в два кармана положишь, итить твою сковородку!

— Макар Пантелеевич, охолоните, — попросил Барченко, глядя на изрытые снега. — Нам надо через проволоку перебраться. Она уже надрезана, перелезть будет несложно.

— Так давайте я! — Макар громадой двинулся к колючке. — Я эти ниточки голыми руками порву!

Но Хойко опередил его — сбросил с ног лыжи, поставил их на нижний ряд проволоки, который Вадим не успел перерезать, и, как по мостику, перешел через препятствие. Там принял вид ищейки, уткнулся взглядом под ноги.

— Чего ты канителишься… на… твою в…? — крикнул Прохор, выплюнув папиросу. — Куйву своего увидел?

Хойко не ответил — поднял руку, в которой был зажат ижевский кортик с серпом и молотом.

— Это Вадима Сергеевича! — определил Барченко. — Мнится мне, что он оборонялся, но супостатов было больше. Его повергли и повлекли в полон…

— В полон? — засомневался Подберезкин. — Не едят ли здешние дикари человечинку, а?

— Мы не дикари! — гордо вытянулся Хойко. — Мы не едим людей, и боги наши не просят в дар ничьих жизней, коххт ялак!

Произнеся эту тираду, Хойко усмотрел еще что-то поодаль. Сунулся туда, провалился по пояс, сделал шаг, другой.

Сильнейший взрыв потряс ловозерскую тундру. Там, где стоял лопарь, вырос столп высотой с двухэтажный петроградский дом, из него фейерверком брызнули обломки лыж, шматки одежды, оторванные конечности. Комья выдранного дерна осыпали Барченко, Чубатюка, Адель и Подберезкина — те даже пригнуться не успели. Протерли запорошенные глаза и увидели, как столп медленно размывается ветром, ссеиваясь в темную воронку.

— Мать моя в коньках на босу ногу! — только и выговорил ошарашенный Макар. — Вот это чебурахнуло…