Зов Полярной звезды

Сплошные недомолвки! Вадим подумал, что не нужно сейчас лезть девушке в душу. Решил заговорить о том, что представляло профессиональный интерес:

— Аннеке… ты говоришь, твой дедушка — нойд. По-нашему это вроде ведун, чародей… Он же не только больных лечит, но и знания древние хранит, так?

— Так. В нашем племени он больше всех знать.

— А знает ли он, что такое меряченье? Или как это у вас… зов Полярной звезды.

Аннеке отдернулась, как будто он сказал что-то, внушившее ей ужас. Зашарила руками по плечам, занавесила косичками лицо.

— Нет! Про это он никогда не говорить. А тебе не надо спрашивать.

— Аннеке! — Вадим потянулся к ней. — Для меня это очень важно! Я же вижу, что ты что-то знаешь… Скажи!

Она подхватилась на ноги, его просьба и тот пыл, с которым он говорил, испугали ее.

— Нет! Я не сказать! Нельзя!

Вадим собрал все силы, привстал, схватил лопарку за худосочные плечики.

— Если не скажешь ты, я спрошу у твоего дедушки.

Она испугалась еще больше.

— Нет! Ты молчать! Он ничего тебе не ответить… Никогда!

Аннеке толчком (экая жилистая!) отбросила его от себя. Вадим не совладал с накатившей слабостью, опрокинулся на оленью шкуру. Аннеке, метнувшаяся к выходу, остановилась, вернулась назад. Милосердие в ней перевесило все племенные табу.

— Я сделать тебе больно?

Вадим, лежавший в одной рубашке и кальсонах, разорвал ворот, стало легче дышать.

— Ничего, — захрипел, отдуваясь, как после марафонского пробега, — все пройдет… А с твоим дедом я поговорю, хочешь ты этого или нет. Чего всполошилась? Подумаешь… Я же не сокровища карибских пиратов прошу показать…

Аннеке не слушала, она не сводила глаз с его разорванной рубахи. Вадим потянул разодранный ворот, чтобы запахнуться, но она юрко схватила что-то, лежавшее у него на груди. В шею врезался шнурок, и Вадим понял: лопарку привлек амулет — тот, на который в свое время обратил внимание Барченко.

— Откуда это у тебя? — спросила Аннеке, трепеща всем телом.

Он ответил честно:

— Запамятовал. Со мной на фронте контузия случилась, есть моменты, которые забылись напрочь. А что, тебе эта вещица знакома?

— Да. — Она запустила руку под свою душегрейку и показала точно такой же амулет. — Это знак нашего рода. Его носить только тот, кто родиться у нас в стойбище.

Когда первое оцепенение после взрыва, растерзавшего Хойко, прошло, Прохор Подберезкин подошел к колючей проволоке и поднял перелетевший через нее оплавленный осколок.

— Полевой фугас. Самовзрывной. Фунтов пять пироксилина, нажимной взрыватель. Немецкая система, я такие в войну видел.

Произнес это тоном университетского лектора и ни разу не выматерился.

Подошел Макар Чубатюк, протянул руку к проволоке, намереваясь пригнуть ее книзу и перелезть туда, где еще курилась неостывшая воронка.

— Не трожь! — одернул его Прохор. — Хочешь, чтоб тебя тоже в котлету перемололо? И проволоку не замай, она, может статься, под напряжением.

— Какое, в туз барсучий, напряжение? Не лепи горбатого, фуфел!

Макар бесстрашно цапнул заскорузлыми перстами проволоку, и в то же мгновение его отбросило метра на полтора назад. Он взревел не своим голосом и тяжело сел, погрузившись в снеговую дюну.

— С вами все ладно, Макар Пантелеевич? — взволновался Барченко.

— …твою дивизию! — Чубатюк был так огорошен, что изменил себе и выругался нецензурно.

— Что, чурбан, выкусил? — едко гоготнул Прохор. — Сказал же русским языком: не лезь, твою в… Свезло еще, что туша у тебя слоновья, не то и дух могло вышибить.

— А ты чего раскомандовался, каракатица млекопитающая? — завелся Макар, как всегда, с пол-оборота. — На кого сандаль раззявил, мышь низколетучая?

Он выкарабкался из сугроба и вытянул лапищу, чтобы сгрести Подберезкина, но тот отточенным движением выхватил револьвер.

— Отлезь, твою на… А то ненароком и чугунок могу продырявить.

— Чего? — Макара вооруженный отпор нисколько не смутил. — Иди, шторы жри, вымя шакалье, бушприт тебе в гузку! Я не помпа, чтоб меня качать, ерш твою латунь!

— Заткни поддувало, — посоветовал Прохор и левой рукой поднес к налитым злостью глазам Чубатюка раскрытое удостоверение. — Читать умеешь… твою на…?

Макар вылупился на слегка размытые буквы, выведенные фиолетовыми чернилами.

— «Агент специального назначения Бугрин Пэ И, — прочел он чуть ли не по слогам, — прикомандирован к экспедиции Барченко А Вэ по личному поручению начальника Особого отдела ГПУ товарища Ягоды Гэ Гэ…» Чтоб мне комодом убиться! Так ты, получается, не борщи варить к нам приставлен?

— Позвольте! — Александр Васильевич с нехарактерной для него прытью затрусил к мнимому Подберезкину, подоткнул пальцем дужку очков, вчитался. — «Для осуществления неослабной революционной бдительности и оперативного надзора…» Что это, простите, за галиматья?

— Не галиматья, а официальный документ, — солидно произнес Прохор с ударением на второй слог в слове «документ». — Теперь все карты на столе, будем играть в открытую, … на…

Подошла Адель, но не так чтобы слишком близко. Смерть Хойко и преображение Прохора подействовали на нее гнетуще, она смотрела загнанным зверьком и не убирала руки с «манлихера».