Зов Полярной звезды

— Разрешите, Сан Силич, я эту сколопендру в окружность впишу. — Макар подтянул к локтям рукава бушлата. — Разотру его поленом через медный купорос…

— Не нужно, Макар Пантелеевич, — Барченко встал между своим не в меру ретивым приближенным и новоявленным агентом Ягоды. — Мы все обсудим без рукоприкладства. Э… товарищ… как вас по имени-отчеству теперь величать?

— Так же как и раньше. Прохором Игнатьичем, — ответил Подберезкин… то есть, фу, Бугрин, и, видя, что дело принимает мирный оборот, револьвер свой спрятал.

— Потешно… — решилась подать голос Адель. — Вадим говорил, что видел вас ночью, вы возле палаток расхаживали и в блокнотик что-то записывали.

— Не расхаживал, а следил за обстановкой. И не зря! — Бугрин-Подберезкин подбросил осколок мины, поймал и опустил в карман, решив, видимо, сберечь в качестве вещдока.

— Как же так сталось, Прохор Игнатьич, что вы только в сей момент истинную свою ипостась нам раскрыть надумали? А допрежь-то почему, как фараонова гробница, отмалчивались? Мы сотрудники того же ведомства. К чему эти выкрутасы?

— Приказ, — сухо отпарировал Бугрин. — Велено было наблюдение вести скрытно, попусту не обнаруживаться. Если бы не форс-мажор, я бы и дальше вам похлебки стряпал.

Явив свой истинный служебный статус, он и сам видоизменился: мысли излагал более стройно, убрал с лица быдловатое выражение, даже сквернословить стал реже, хотя чувствовалось, что соленые словечки так и вертятся у него на языке.

— Ну стряпун из тебя, как из пингвина прокурор, — не замедлил подколоть спецагента Чубатюк.

— Довольно пререкаться! — призвал всех к порядку Барченко. — Кто есть кто, мы вызнали. Но как быть с этим? — Он показал на воронку. — Путь к Сейд-озеру закрыт, а без оного поставленной цели нам не достичь.

— Примем меры! — рубанул по-большевистски Прохор. — Был бы здесь телеграф, я бы отстучал куда следует, прислали бы роту-другую подкрепления, и мы бы этих лопарей вмиг к ногтю прижали.

— Потешно… Не слышала, чтобы лопари ставили мины и пускали ток по проводам.

— Адель Вячеславовна резонно глаголет. Ловчий выгреб, вервие на древе — тут я еще могу поверить, сие в духе народов, пробавляющихся охотою… Но полевые фугасы, колючая проволока и электричество — это уж, воля ваша, из другой оперы. Сдается мне, заправляют в тундре вовсе не лопари, а кой-кто поопаснее.

— Выявить его — на раз-два! — хорохорился посланник Генриха Ягоды. — Меня вот в академиях не обучали, а и то знаю: ежели по проволоке ток идет, стало быть, где-то есть источник энергии.

— Логично, — подтвердил Александр Васильевич.

— Вот и пойдем мы по этой проволоке. Не на двадцать же верст она тянется… Найдем источник, найдем и ту сволоту, что все это выдумала.

— Потешно… А что, если и там мины расставлены? Не олух же он в конце концов!

— И паки восторгаюсь велией мудростию нашей дамы. Супротивник умен. Какие еще каверзы он нам уготовил — кто знает! Посему без самовольности! Возвращаемся в лагерь, там обсудим.

Задетый за живое Бугрин опять полез за своим докýментом, зафонтанировал слюнями.

— Вы что, не поняли, кто я такой? …вашу в…! У меня полномочия от начальника Особого отдела!

Но мягкосердечный и интеллигентный Александр Васильевич проявил на сей раз исключительную твердость:

— Какие у вас полномочия? Надзирать за нами? Надзирайте, препоны я вам чинить не стану. Однако руководителем экспедиции назначен я, мне и принимать решения, куда, как и зачем двигаться. Я отвечаю за жизнь каждого, кто в нашем отряде. И потерь бессмысленных не допущу. Ясно вам?

— Так что захлебянь свое паяло, Лобачевский! — поддержал шефа Чубатюк. — Ондатрам слова не давали.

Макар и Адель придвинулись к Барченко, встали по бокам. Все трое при оружии, готовы к обороне. Прохор Бугрин на рожон лезть поостерегся.

— Ладно… Но учтите: это вам с рук не сойдет. Воротимся в Москву, лично доложу о вашем головотяпстве Генриху Григорьевичу.

— Докладывайте. Только сперва воротиться бы надо…

— Воротимся. А вот что вы скажете людям в лагере? Взрыв они, конечно, слышали, будут спрашивать, что случилось и куда вы лопаря подевали…

— Что-нибудь придумаем. Нам бы только паники избежать.

— Тогда придумывайте поскорее. Вон уже ваш зам сюда лыжи вострит, да не один…

— Ага, — подтвердил Чубатюк, приставив ладонь козырьком ко лбу. — Хряют так, что мослы навыворот.

И верно — со стороны лагеря по белому полотну во весь опор летели пятеро лыжников с винтовками. Впереди, отмахивая сажень за саженью, несся Аристидис.

Скособочившись над очагом, нойд Чальм держал в пригоршне амулет, снятый с шеи Вадима, и осматривал его, как ювелир, призванный разоблачить поддельный бриллиант.

— Виссасит! — просвистел, наконец, и прибавил еще что-то, совсем неразборчивое.

— Он говорить, что оберег настоящий. Но ты должен сказать, откуда он у тебя.

Вадим подавил вздох и завел опять сказку про белого бычка, то есть про отнятую память. Нойд сидел у огня в своей толстой шубе (и как ему не жарко?), только капюшон спустил, и его уши, выглядывавшие из-под седых колтунов, казалось, встали торчком.