Было странно, безразлично любопытно, что еще сделают рыцари. Закат подозревал, что на нем используют все, что магистр вспомнит из мук, пережитых Героем в подвалах Темного Властелина. Может, и что-то новое изобретет.
Тот, пришедший вместе с еще тремя рыцарями, не разочаровал.
Цепь наконец сняли с крюка, Заката повели куда-то, не дав отдышаться, так что приходилось кусать язык, чтобы не стонать от боли и не падать. На пути встречались рыцари, слуги, оруженосцы обоих полов. На пленника смотрели по-разному — кто-то зло, кто-то удивленно. Видимо, еще не все знали о том, что враг побежден — или не все могли признать в полуголом пленнике Темного Властелина.
Его выволокли из дверей замка к вкопанному посереди двора столбу. Заставили переступить через цепь кандалов, опуститься на колени. Исполосованную спину прижали к дереву, Закат уперся затылком, пытаясь выгнуться, чтобы уменьшить боль. Кожа мгновенно покрылась мурашками: раннее утро пятой луны — не то время, когда хочется оказаться под открытым небом в одном белье. Запястья и щиколотки стянули за столбом веревкой, почти лишив пленника возможности двигаться.
— Ты простоишь так до третьего рассвета, — огласил магистр приговор. — Пусть все видят зло, которое мы победили!
Закат прекрасно понимал, о чем промолчал магистр. Его ведь привязали к позорному столбу. Это делается не только для всеобщего обозрения, но и для того, чтобы кто угодно мог бросить камень в осужденного. А тут, где нет даже помоста, который отделял бы его от зрителей, они могут сделать с ним что угодно.
Магистр удалился вместе со своими помощниками, остальные рыцари вернулись к своим занятиям. Несколько юношей и дев тренировались с мечами, их гоняла красивая женщина с длинной русой косой и страшным шрамом, пересекающим лицо. Сновали слуги, кто к колодцу за водой, кто к воротам, забирать у торговцев продукты. Старик неторопливо чинил тренировочный манекен, пришивая латку на прохудившийся бок, из которого торчала солома. Пара оруженосцев, перешучиваясь, надраивали доспехи, их друзья расписывали щиты, обмотав лица тряпками, чтобы не надышаться краской.
Казалось, никому нет дела до пленника.
Только казалось.
Он чувствовал взгляды на коже, ловил то и дело глазами — ненавидящие, холодные. Иногда — испуганные. Совсем редко — жалостливые.
На него старались не смотреть. На него смотрели — все, кто только появлялся во дворе.
Закат повел неудобно вывернутыми руками, пытаясь одновременно не касаться спиной дерева. Боль в оставленных плетью рубцах блекла на фоне новой: плечи, для которых долгие часы висения в камере не прошли бесследно, ныли, стремительно опухая. Хотелось размять их, приложить что-нибудь холодное.
На землю перед ним легла тень, Закат поднял голову. Яросвет, гонец, приехавший когда-то в Залесье, картинно откусил от пышной лепешки. Прожевав, откусил еще. Бросил недоеденный хлеб на землю, вызвав изумленное ойканье кого-то из слуг. Спросил чванливо:
— Интересно, как скоро ты попытаешься ее подобрать?
Закат только улыбнулся в ответ. Две луны назад пришедшие мысли оказались пророческими, опыт голодовки ему здесь пригодится. Но Яросвет, видимо, не догадывался, что пить всегда хочется сильнее, чем есть.
Лепешку, едва рыцарь ушел, подобрал слуга, отряхнул хозяйственно, спрятал за пазуху. Покосившись на пленника, поспешил отойти.
К вечеру стало хуже. Двор опустел, только дети бегали, дрались на палках вместо мечей и спасали друг друга от Темного Властелина. От боли кружилась голова, Закат рассеянно покусывал язык — набегавшая слюна смачивала рот. Неподалеку собрались трое оруженосцев, юноша и две девушки прихлебывали что-то из кувшинов, подзуживая друг друга. Проходящий мимо молодой рыцарь фыркнул, подал пример, подобрав с земли камень и швырнув в пленника. Попал в грудь и не сильно, собрался уже отойти…
— Ха, так и я могу! — Похоже, оруженосцы допились уже до полной потери колеи. — А слабо точно попасть?
— Не слабо, — рыцарь смерил пленника взглядом, скорчил презрительную мину. — Боюсь убить, если попаду в висок.
— А ты в щеку, в щеку цель! Спорим на монетку, промахнешься!
— На пять.
Рыцарь колупнул землю сапогом, наклонился, выбирая. Нашел камень поудобней. Закат следил, как юноша — года на три старше оруженосцев, со смешно вздернутым носом — целится. Прикрыл глаза, чуть повернулся.
Он тоже предпочел бы, чтобы рыцарь попал точно.
Камень ударил по губе, разбив ее, неприятно заныли зубы. Рыцарь пожал плечами, отсчитал спорщику монеты. Ушел, пряча глаза. Балагуры, чуть протрезвевшие от вида крови, продолжали тем не менее куражиться. Заспорили, кто решится подбежать к пленнику и коснуться его. Закат усмехнулся через силу, спросил:
— А что в этом опасного?
Они примолкли, переглядываясь. По глазам видно было, как выветривается из них хмель.
— Ну, ты же Темный, — неуверенно подал голос юноша, не зная, стоит ли говорить с пленником.
— И что? Я ничего не могу сделать. Я избит и связан, и я все-таки не волк, чтобы кусаться.