– Я хочу работать, – сказал он. – Мне нужно какое-то дело… чтобы начать новую жизнь. Кроме того, нужно отблагодарить вас за вашу доброту.
Это несколько растрогало меня, и я сказал, что он не виноват в том, что в Соединенных Штатах другие обычаи. С утра он сможет начать работу в кузне, и я буду платить ему, однако с ним будут обращаться как с равным, так как все ремесленники являются очень уважаемыми людьми. Прислуга начала смотреть на него с черной завистью.
Тем вечером он забавлял нас рассказами о своем доме: правдивы они были или нет, но слушать было очень интересно. Однако он так и не сумел сложить хотя бы две стихотворные строчки. Должно быть, люди в этих Соединенных Штатах были странными и делали все наоборот. Он сказал, что его обязанности в армии состояли в поддержании порядка и дисциплины. Хельги же сказал, что мы о таком слыхом не слыхивали и, должно быть, Джеральд был храбрым человеком, которому приходилось оскорблять стольких воинов. Однако странник ответил, что люди подчинялись ему из-за страха перед королем. Когда он заявил, что срок службы в Соединенных Штатах всего-то два года и что людей могли призвать на войну даже во время уборки урожая, я заметил, как ему повезло, что он убрался из страны с таким безжалостным и всевластным королем.
– Нет, – с тоской возразил он, – мы – свободные люди, которые могут говорить все, что думают.
– Но, похоже, вы там не можете делать то, что пожелаете, – заметил Хельги.
– Да, – ответил он, – мы не можем убить человека из-за того только, что он нас оскорбил.
– Даже если он убил твоего родича? – спросил Хельги.
– Нет. Король мстит за все обиды от нашего имени.
Я поперхнулся.
– Небылицы твои хороши, – сказал я, – но вот здесь вышла промашка. Как король может знать обо всех убийствах, а уж тем более мстить за них? У него тогда не хватит времени даже зачать наследника!
Джеральд ничего не смог возразить из-за неудержимого всеобщего хохота.
На следующий день Джеральд пошел в кузницу в сопровождении раба, который должен был качать меха, пока тот работает. Тем днем и ночью я был в Рейкьявике, чтобы сторговаться с Ялмаром Широконосым по овцам. Я пригласил его провести ночь в моем доме, поэтому мы вернулись вместе с ним и его сыном Кетилем, рыжим угрюмым молодцем двадцати зим отроду, которому уже успела отказать Торгунна.
Я нашел унылого Джеральда, сидящего на скамье. Он был одет в одежду, что я отдал ему, так как его собственная была испорчена пеплом и искрами.
А чего он, дурак, ждал?
Он тихо говорил с моей дочерью.
– Итак, – сказал я, входя в дом, – как все прошло?
Мой человек, Грим, захихикал:
– Он расплавил два наконечника, но нам пришлось тушить пожар, что он устроил, и вся кузня сгорела.
– Как так? – закричал я. – Ты же говорил, что хороший кузнец.
Джеральд с вызывающим видом встал.
– Дома я работал с другими инструментами, которые гораздо лучше этих, – ответил он. – Вы же все здесь делаете по-другому.
Похоже, что он развел слишком сильный огонь; его молот наносил удары где угодно, только не по металлу, он испортил закалку стали, не зная, когда сталь нужно охлаждать водой. Кузнечному ремеслу обучаются годы, но он должен был сознаться в том, что даже не является подмастерьем.
– Хорошо, – бросил я в гневе, – как еще ты можешь заработать себе на хлеб?
Раздражало, что меня выставили дураком перед Ялмаром и Кетилем, которым я рассказал о страннике.
– Только Один знает, – сказал Грим. – Я попросил его поехать за твоими козами… Никогда раньше не видел столь неумелого всадника. Я спросил его, может ли он прясть или плести, и он ответил, что нет.
– Об этом нельзя спрашивать мужчину! – вспыхнула Торгунна. – Он должен был убить тебя за это!
– Должен был, но не убил, – рассмеялся Грим. – Постойте, то ли еще скажу! Я думал, что мы сможем починить мост, переброшенный через ров. И что же? Он даже не в состоянии держать пилу в руках и едва не отрезал себе ступню теслом.
– Мы не пользуемся такими инструментами, я уже говорил! – Джеральд сжал кулаки, и казалось, что он сейчас расплачется.
Я попросил гостей присесть.
– Я так понимаю, что ты не сможешь заколоть свинью и закоптить ее, – сказал я.
– Нет, – сказал он еле слышно.
– Что же ты тогда можешь делать, человек?
– Я… – он даже не смог ничего сказать.
– Ты был воином, – сказала Торгунна.
– Да, был! – ответил он, сверкнув глазами.
– Бесполезное занятие в Исландии, если ты не умеешь ничего другого, – проворчал я. – Однако, если сможешь отправиться в восточные земли, может, какой-нибудь из королей и возьмет тебя в дружину. – Я очень сомневался, что такое возможно, потому что каждому дружиннику должны быть присущи манеры, за которые хозяину не будет стыдно, но мне было совестно упоминать вслух об этом.
Кетиль Ялмарссон не скрывал своего недовольства тем, что Торгунна стояла так близко к Джеральду и говорила с ним. Он хмыкнул и сказал:
– Я сомневаюсь в том, что ты воин.
– Этому меня хорошо обучили, – угрюмо ответил Джеральд.
– Поборешься со мной? – спросил Кетиль.
– С радостью! – гаркнул Джеральд.