Зря ты нанял меня, артефактор!

Мы с Тилвасом сидели за низким столиком, в середине которого стояла фигурка пэйярту и лежал Артефакт Объединения. Я остервенело грызла рыбные чипсы, глядя в стол, мысленно повторяя шаги. Тилвас, пивший кофе, выглядел пугающе спокойным. Для ритуала мы решили спуститься в подвал Убежища — там была большая пустая комната. Я так и не поняла, для чего она нужна была Братству Скользких. Мокки предположил, что она сигнализировала об их полной воровской несостоятельности: наверняка они предполагали, что это будет трофейный зал, но трофеев недосчитались.

Я поставила будильник на полночь. В полночь мы спустимся, и начнется. До полуночи можно жить спокойно.

Очень спокойно, ага. Вдох на четыре, выдох на восемь.

Рас-слаб-ля-ем-ся…

В напряженной тишине было слышно, как под потолком летает комар. Я, как могла, заглушала его жеванием.

— Джерри, — сказал Тилвас.

Я перестала хрустеть и подняла взгляд на артефактора. В его темно-синих глазах было сочувствие. Много сочувствия. Мне это не понравилось, я физически ощутила, как внутри все протестует. Он думает, что я не справлюсь? Он боится за меня? Или за себя, а сочувствует за компанию? Или просто натянул физиономию наугад?

— Я планировал сказать это потом, но, с учетом всех рисков ритуала, лучше все-таки сейчас, — помедлив, протянул артефактор.

Если он снова скажет, что я ему нравлюсь, я разобью голову о ближайшую стену. Его голову. А потом свою.

Я и так не знаю, как пережить этот вечер. Я умею нести ответственность за себя, но мне страшно не суметь помочь другому человеку. Симпатия… Еще сильнее все усложняет. Я пытаюсь забыть о ней. Я пытаюсь быть отстраненной, отнестись к тебе, как к кому-то чужому, а к ритуалу — как к обычной игре на театральной сцене, ты что, не видишь, Талвани, что здесь чувства будут лишними? Или тебе просто нравятся игры чужими эмоциями, гурхов лис?

За считанные мгновения я довела себя до той стадии, что была готова жестоко рявкнуть на него, едва он произнесет хоть что-то галантное. Но Тилвас сказал совсем не то, что я ожидала.

— Я придумал, что можно сделать со схемой на твоей спине. Но идея тебя не порадует.

Вот как. Фух. В некотором роде — облегчение.

— Содрать с нее вообще всю кожу? — предположила я, протягивая руку за новой чипсиной. — Я уже думала об этом, и я не против, если это поможет.

Тилвас, кажется, был слегка ошарашен моей бесчувственностью.

— Это не поможет, — мотнув головой, наконец признал он.

Сердце у меня сжалось. Я упрямо взяла еще чипсов. Говорят, 80% людей заедает стресс. Оказалось, со мной тоже работает эта тактика.

— Схема уже внутри, энергетический путь создан. Но я могу, наоборот, дополнить его новыми надрезами.

— М-м-м, больше пыток!...

Никогда не знаешь, насколько ты на взводе, пока не заговоришь вслух.

— Это не лишит формулу силы, — упрямо продолжил Тилвас. — Я не могу ее деактивировать — никто не может, Джерри. И да, я уверен, что мы ликвидируем горфуса до того, как случится что-то плохое. Я лично приложу к этому все силы. Но если все-таки так случится, что враг… захватит твое тело, дополнительные надрезы сделают так, что твое сознание не умрет.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Я смяла пустой пакетик.

— В смысле?

— Как рёххи в случае орденского подселения становятся зрителями в людях, так ты будешь зрителем внутри себя.

Я осмыслила. Я сузила глаза.

— О, зашибись. То есть в случае чего я буду видеть все, что этот урод делает со мной? Как живет во мне и так далее? Ты правда считаешь, что это хорошая мысль, Тилвас?

— Да, — твердо сказал Талвани, не реагируя на мои стервозные нотки. — Потому что пока ты жив, есть надежда и есть возможность все изменить. Тебе ли не знать, Джерри? Тюрьма в своей голове лучше смерти в мире. Это оставит тебе шанс на дальнейшую борьбу.

Не так-то приятно слышать, что волшебной таблетки не существует. Не то что бы я надеялась, но…

— Ты можешь отказаться, конечно, — помолчав, сказал Тилвас. — Можем ничего не менять в этой схеме.

— И тогда, если вдруг у нас ничего не получится, и горфус с какой-то радости в меня вселится, я умру, верно?

— Да.

— А мое тело останется его телом, так?

— Да.

— И он будет свободно делать с ним что угодно. Любые злодейства моими руками?

— Да.

— И тогда ты меня убьешь.

Тилвас не ответил.

— Это не вопрос, — сказала я, беря со стола нож и тщательно вытирая его о свою рубашку. — Это констатация факта. Режь.

***

Едва Тилвас нанес последний штрих на мою спину — боги, кажется, я уже научилась не чувствовать эту боль, — часы над камином ожили и пробили полночь.

Не глядя друг на друга, мы собрали все нужные для ритуала инструменты и спустились в подвал.