Зря ты нанял меня, артефактор!

— До луны, Тилвас. До созвездий. До иных миров. Все в тебе бесило меня, все. То, как ты уверен в себе, как легко обращаешься с жизнью – будто с игрой, созданной эксклюзивно для тебя. То, как ты ухожен. То, что у тебя было то, что я потеряла – вся эта спокойная, размеренная жизнь в старинном замке, величавый аристократический уклад, манеры и достоинство, все это право и возможность быть человеком голубой крови, быть элитой… То, для чего я росла, понимаешь? То, к чему стремилась. У тебя это было. У меня – нет.

— Я понимаю. Я нередко удивлялся, что ты не сломала мне нос.

— Хм, но я, помнится, пыталась. Поначалу.

— О нет, ты путаешь. Нос? Ни разу. Ты хотела проткнуть меня ножом – это было. Ты уничтожала меня при помощи острых слов – тоже да. Помнится, разок столкнула с гаррара. И даже успешно разбила мне сердце…

Я неуютно замерла. Щеки потеплели. Тилвас наклонил голову, вглядываясь в меня, ожидая реакции.

— …Если ты про Мокки… — начала я, понятия не имея, что скажу дальше.

— Небеса, конечно же, я не про Мокки, — он сощурился, явно предугадав, что я скажу именно это. – Бакоа, на мой взгляд, замечательно себя чувствует в сложившейся ситуации, и, скажем так, у меня как раз нет особенных причин ревновать. Я говорю про то, что как-то раз ты обмолвилась о шубе из лисьего меха у тебя в шкафу… Вот это было больно.

— А… — сказала я.

— Ага, — вскинул брови он.

Мы помолчали. Я скорчила виноватую рожу. Тилвас пофыркал. Я пообещала похоронить шубу, как живую. Тилвас сначала опешил, потом оценил.

Потом мы еще помолчали, пытаясь изгнать этот сюрреалистичный мрак из нашего диалога. Далеко-далеко над морем разнесся тихий ликующий возглас рыбаков. Они явно поймали что-то большое. Ох, надеюсь, не кого-нибудь из протеже эндольфа, а то еще настроят морских рёххов против всего человеческого рода…

— Джерри, — серьезно сказал Тилвас, когда далекий смех затих, вновь сменившись спокойным гулом ночного моря. – Можно я тебя поцелую?

Не то что бы это был какой-то неловкий вопрос.

Но я покраснела, потому что то, как Тилвас произнёс это, резко отличалось от всех предыдущих опытов нашего сближения (всегда бывших скорее столкновением, страшной аварией двух всадников, развивших слишком большую скорость).

Я медленно, не отводя от него взгляда, кивнула.

Тилвас наклонился и легко поцеловал меня в уголок рта. В щеку. В острую скулу. Бесшумно — в ухо. Он совершил тот же ни к чему не обязывающий путь обратно, чтобы у меня было время понять, хочу ли я продолжения, и плевать, что за скалой спят наши спутники, один из которых окружен своими и чужими влюбленностями, как охранным заклинанием. На сей раз, когда наши губы соприкоснулись, я подалась Тилвасу навстречу.

Этот поцелуй был… будто история, которую мы писали вместе. Паузы, рифмы, полутона ощущений, быстрые, лихорадочные строки – и долгие терпкие многоточия, когда два взгляда замирают в ночи под грохот сердец и шепот заснувшего моря. Бессловесный разговор и загадочная рапсодия, звучащая в пустом позаброшенном храме. Тихое, на цыпочках, путешествие вглубь себя и другого.

Поцелуй был похож на игру, в которой мы то и дело менялись ролями, не стесняясь всех своих проявлений, желаний, остро-колкостей и уязвимостей. Мы будто оживляли друг друга, вытаскивая из глубины, трепетно предподнося второму все самое пронзительное и хрупкое, обычно дремлющее глубоко под щитами иголок.

Мне казалось, что до этого я не умела дышать – и лишь теперь поняла, каково это на самом деле – получать кислород в свое распоряжение. Руки Тилваса переместились мне на талию. Я обнимала его за шею, я чувствовала, как нагревается его кожа, как припухают губы.

Время замерло. Не существовало ничего, лишь мы с Талвани, будто плывущие в вечной пляске космоса.

Да.

Вот это был поцелуй.

Остановившись, мы долго смотрели друга на друга. Мое сердце колотилось куда пуще, чем прежде. Талвани прижал мою голову к своей груди.

— Мы не умрем, слышишь? Мы не умрем, — шепнул он, положив подбородок мне на макушку.

Я обняла его крепко-крепко.

Ночь, прошу, не заканчивайся никогда.

Глава 41. Маскарад сенатора Лорча

Темные грозовые тучи заволокли небо над Шэрхенмистой. Они были настолько плотные, что, казалось, ни четверг, ни пятница просто не наступили. Одна ночь сразу сменилась новой, а потом еще одной, и никакой пощады, никакого проблеска света для грешников. Море низко гудело, разгневанное оттого, что ему приходится отражать эту свинцово-темную хмарь. Было очень душно и жарко, но при взгляде на темно-серую воду и серую пену, заполнившую побережье, что-то холодело внутри.

В прибрежной деревушке — Приливной Волне — не стали выключать уличные фонари. Когда мы вчетвером шли мимо них, они слегка потрескивали, по стеклянной поверхности пробегали крохотные молнии: у маг-светильников принято сбоить перед грозой.

Мы едва не опоздали на корабль: столь многое нужно было сделать для подготовки. Пристань полнилась дорогими каретами. Парусная шукка, приготовленная для морского путешествия на острове сенатора, выглядела шикарной. И темной.