Зря ты нанял меня, артефактор!

Ты говоришь: бархатная темнота, горфус? Да, безусловно. А чего еще ждать от человека, выросшего на древних поэмах и песнях, в которых герой всегда обречен, а катарсис достигается потерей, разрядкой через рыдание? Я изначально была такой — мрачной, влюбленной в запах пыли и дыма, слишком долгое время проводившей в компании мертвых языков и мертвых поэтов.

Да, сейчас эта бархатная темнота составляет сто процентов моей личности. Но из них только часть родилась из-за горфуса, а остальные со мной давно.

Это не ты меня создал, ублюдок. Это я создала себя в том жанре, который мне близок, а тебе разрешила сыграть роль в моей пьесе.

Избавившись от врага, я потеряю лишь часть моей самости, а не всё. Я отстрою ее заново, еще лучше.

И да.

На сей раз я выберу не темноту.

Наш с тобой разрыв будет не таким болезненным, как ты надеешься. Ты веришь, что я боюсь его? У меня плохие новости. Я его предвкушаю.

Я — не мертвая земля, которой ты покровительствуешь, горфус. Я — земля, готовая зацвести.

Мне хотелось рассмеяться в лицо врагу, но нельзя было — согласно сценарию.

Я опустила голову, позволив сенатору упиваться ощущением полной психологической победы. Скосив глаза на воду в фонтане, я видела едва заметное движение в глубине.

Гость слушает.

Все это время у нас с сенатором Лорчем был невидимый зритель. Морской рёхх по имени ономоррэ — морской конек, чья особая способность заключалась в том, что его не могут почувствовать другие духи природы, если он этого не хочет. Идеальный шпион и… судья, в нашем случае.

Морские реххи не могут находиться на суше. Они могут появляться только над водой или в воде. Ономоррэ заранее приплыл в этот фонтан — его питают воды океана — чтобы посмотреть на спектакль, обещанный нами с Тилвасом, и решить по итогам: будут вмешиваться духи природы или нет.

Если будут, нам придется дать сюда много, много воды, чтобы армия морских смогла совладать с горфусом: расщепить его так, чтобы он, бессмертный, долгие десятилетия собирал обратно свою бесплотную форму.

Но пока что судья ономоррэ продолжал наблюдать: не все условия выполнены.

— Теперь ты понимаешь, что я — твой создатель, Джеремия? — горфус положил руку мне на щеку. — Я далеко не сразу понял, как важна наша связь. Я злился, что не успел вселиться в тебя, и долгие годы искал другие способы попасть в человека. Став Лорчем, я рассеянно приглядывал за тобой и рассчитывал, что займусь тобой позже. Потом, когда мои подручные выяснили, что в Тилвасе спрятан расщепленный пэйярту, я понял, что тебе будет проще, чем остальным, убить его — просто сорвать амулет, чья защита не действует на тебя, ведь ты благословлена моими касаниями. Но когда вы с пэяйрту начали сбегать и скрываться… Когда я наблюдал за тобой все пристальнее и дольше… Я понял, как ты дорога мне. Как я горжусь тобой.

Я покачала головой.

— Ты болен, горфус. Ты не можешь адекватно оценивать реальность.

— Адекватно — это как? — он сощурился. — Как все? Согласно общепринятой морали? А кто тебе сказал, что она правдива? Откуда мы вообще знаем то, что знаем, Джеремия Барк? Кто нам это сказал? А кто сказал это тем, кто сказал нам? Вдруг вся нравственность построена на клубке заблуждений?

— У тебя просто нет сердца. Иначе бы ты знал правду. Ее не обязательно спрашивать у кого-то, достаточно заглянуть в себя. В глубине у нас всегда есть знание о том, что правильно или нет.

— И у тебя тоже?

— И у меня.

Он облизнулся и, подавшись вперед, погладил меня по щеке.

— Я с удовольствием однажды проверю это, Джеремия. Когда сменю свое тело на свое.

Помогите.

— Этого не будет, — твердо сообщила я. — Я не даю тебе разрешение, я категорически против того, чтобы ты вселялся в мое тело. Ego autem absit. Я запрещаю.

Формулировка была предназначена специально для морских — для их сложной этической задачки «хороший горфус или все же козлина?» — и, признаться, я боялась, что Лорч раскусит неествественность фразы. Но мне удалось произнести ее с нужной интонацией. Сенатор лишь глумливо расхохотался.

— Да мне плевать на твои запреты, — выдохнул он мне в лицо. — Я давно уже твой Хозяин. Ты — не более, чем глина в моих руках, и никакие больше разрешения от тебя не нужны. Ты слышишь меня?

Но я не слушала.

Я смотрела мимо него — туда, где в полночый сад из спальни бесшумно ступил Тилвас Талвани.

Артефактор на мгновение остановился у светящихся синих рун, наколдованных горфусом. Потом тихо шепнул что-то и потянулся пальцами к ближайшей из них.

— Ты слышишь меня? — угрожающе повторил Лорч, перемещая пальцы на мою шею. — Смотри на меня, когда я говорю с тобой, Джеремия!

— Слушай, ты задрал уже трепаться. Иди к пеплу, а лучше — прямиком в преисподнюю, — выдавила я.

Глаза сенатора расширились от удивления, а нос слегка дернулся, потому что он наконец-то почувствовал запах своего врага...

В этот самый момент Тилвас коснулся руны, и весь магический барьер на границах сада вспыхнул пламенем, чтобы мгновение спустя перекраситься из синего в красный — цвет пэйярту.