Зря ты нанял меня, артефактор!

— Я убью тебя, — холодно и чуждо сказал Тилвас двоящимся голосом, в котором было только одно — смерть.

— Так-то лучше, — осклабился горфус. — Хотя погоди, пэйярту. Сделаем еще интереснее. Propter flammae caelestis tinea non miserebor. Не жалко мотылька для пламени небес.

— НЕТ!

Что-то заставило меня поднять взгляд от мертвого Мокки, чтобы увидеть, как горфус вгоняет еще одно призрачное лезвие – на сей раз себе в грудь. С бешеной улыбкой, с сияющим взглядом Цига Лорч дважды провернул кинжал в своем сердце.

Темная тень отошла от рухнувшего тела сенатора одновременно с тем, как весь остров тряхнуло.

Башни древнего замка вздрогнули, со всех сторон оглушительно зазвенели сирены, а камни сада взрывались — из-под них хлестала вода, верхушки океанских фонтанов, наконец-то освобожденных, пришедших мстить за долгие столетия плена.

Остров погружался в темноту сообразно тому, как в окнах лопались маг-сферы. Послышались далекие, будто сквозь вату, отчаянные крики гостей. Водяной пар затягивал сад и замок, а я поняла, что моя спина полыхает от боли, пронзившей все мое естество.

Мертвый Мокки смотрел на полночное небо, из открытого рта у него вытекала кровь, грудь была как алая роза, раскрывшаяся на рассвете.

Что-то затянуло мои глаза черной пленкой. Кто-то будто отодвинул меня в самый дальний угол черепа, и я почувствовала, как чужое сознание разворачивается и обживается в моем теле. Я зарычала, рванула руки — и заклинание, сдерживавшее их, рухнуло с треском.

Я спрыгнула с бортика фонтана, легко переступила через мертвого Бакоа, шагнула вперед и улыбнулась бледному, яростному Тилвасу.

— Вот теперь мы развлечемся, пэйярту, — сказала я.

На Тилвасе не было лица.

— Это не развлечение! — отчаянно прорычал он. Его тело пыталось заживить раны, нанесенные синим огнем, лисья тень бесновалась отдельно от артефактора, шарахлась от меня, выгибая спину. — Ты ничего не понял, горфус. Ничего!

— Как это не развлечение? А зачем еще ты стал человеком, лис? — я поправила волосы и соблазнительно провела рукой по своему лицу, подбородку, шее. — Чего еще ты хотел, когда вселялся в поломанного мальчишку на острове Нчардирк?

— Я всегда хотел лишь любви!

Эти слова были настолько искренними и болезненными во тьме вокруг, что мое сердце, даже под властью горфуса, сжалось. Но внешне я лишь глумливо рассмеялась и широко улыбнулась.

— Так вот она я, твоя любовь. Нравится?

Я сделала несколько быстрых шагов вперед. Лицо Тилваса было искажено болью и пустотой, сопровождающей настоящее горе. Облизнув губы, я приподнялась на мысочки, будто желая поцеловать его, но вместо этого с рычанием оскалилась и укусила в шею.

Что-то внутри меня рушилось — небо, сколькому там еще можно рухнуть, сколько сил можно вычерпать, даже когда уже думаешь — всё? — пока я вгрызалась в шею артефактора, сладко обхватывала его руками, подтягивала к себе, наслаждаясь запахом страдания.

Он не мог оттолкнуть меня.

Он знал, что во мне горфус. Он знал, что я съем его заживо, как Кашфиэля, Финну и остальных в Зайверино. Но он все равно не мог оттолкнуть меня.

Милый Тилвас…

Просто однажды тебя перестает хватать на всю эту тьму. Вместо ответного удара ты выбираешь молчание, чтобы не порождать новую войну, не подбрасывать еще поленьев в пламя ненависти. Да, ты сгоришь. Но когда-нибудь, если все перестанут отвечать на ненависть ненавистью, ненавидеть станет просто некому. Ненависть, война, тьма — умрут без подпитки.

Милый Тилвас…

Мои зубы покрылись его кровью.

— Джерри… — шепнул он.

«Я не она», — хотела сказать я, но в этот момент какая-то сила оторвала меня от Талвани и развернула.

Глава 44. Огни вдалеке

Утро приходит даже за самой темной ночью,

Забытые корабли возвращаются, в парусах качая ветра.

Полночный сад был затоплен водой.

Ее тонкая лаково-черная пленка покрывала и камни, и мхи, и осколки разбитых стекол. Покрывала мыски моих туфель, перебирала разметанные волосы мертвого Лорча, мертвого Мокки, играла струйками крови, как красками, тут и там. Вода, журча, затапливала сад все выше и выше.

А над ней — в воздухе передо мной — висел легион морских рёххов.

Безмолвные и траурные, светящиеся бледно-голубым, они парили над черным зеркалом, вперив в меня десятки обвиняющих взглядов. Мне казалось, я попала в пространство чужой дремы. Сад был похож на лунатика, заблудившего в океанских кошмарах.

Вскинув подбородок, я хрипло рассмеялась и утерла тыльной стороной ладони окровавленный рот.

— Что вам, падальщики? — ощерилась я, властно оглядывая ряды духов. Каждый из них — укор.

На переднем плане, во главе легиона, парил белый величественный альбатрос.

Эндольф.

— Горфус, — прогремел он, обращаясь ко мне. Так могло бы говорить само время. — Ты нарушил Негласный Закон.

И не успела я открыть рот, чтобы плюнуть в него, оскорбить, объяснить, что Закон нынче — я, пошли прочь из моих владений, твари, как альбатрос ударил меня своим крылом.