Звенья одной цепи

Еще один юнец на мою голову… Этот, правда, вроде бы потише. Невысокий, тощий, как соломинка, про таких в народе говорят: непонятно, в чем душа держится. Впрочем, еще нарастит мяса на костях, ему, скорее всего, и восемнадцати еще не исполнилось. Одет недурно, почти зажиточно, хотя пуговицы с курточки чудесным образом куда-то исчезли, оставив о себе воспоминание в виде обрывков ниток. Стражники пошуровали? С них станется. Хорошо, что меня по голове никто не прикладывал, а то тоже очнулся бы обобранным. А шишка у него знатная будет, когда до конца вздуется…

— Хоть что-нибудь помнишь?

Он снова тряхнул серыми вихрами, словно это должно было помочь прояснить мысли.

— Помню, что не спалось. Вышел на двор вроде… Задумался о чем-то. А потом Турк пришел. — При упоминании имени лицо парня болезненно скривилось.

— Приятель твой?

— Да какой он мне приятель! Пользуется тем, что силы много, и никому прохода не дает.

— Стал задираться?

— Стал… — Парень страдальчески наморщил лоб. — А меня вдруг такое зло взяло, что я ему и ответил.

Он удивленно вслушался в свои же слова.

— Ответил…

Юное лицо вдруг просветлело.

— Вспомнил! Все вспомнил! Я теперь тоже сильный! Как Турк. Нет, сильнее, чем он!

Видно, в моих чертах проступило закономерное сомнение, потому что парень мгновенно обиделся:

— Не веришь?

— Ну почему же, — неопределенно ответил я.

— Не веришь… — Он ищущим взглядом обвел все доступное пространство. — Сам сейчас увидишь!

Костяшки пальцев, вцепившихся в прутья решетки, начали белеть.

— Смотри-смотри!

Я хотел было сказать, что не вижу ничего достойного внимания, однако что-то в голосе парня меня остановило. Что-то вроде одержимости и отчаянной уверенности в собственной правоте. Согнуть кованое железо в два пальца толщиной вряд ли смог бы и настоящий силач, но я все-таки смотрел на худосочного наглеца, словно сам вдруг поверил в возможность чуда.

И оно произошло, вот только вовсе не такое, на которое рассчитывал парень.

На одном из настойчивых рывков тонкие запястья лопнули. Разорвались, оставляя кисти рук вцепившимися в железные прутья и отбрасывая назад парня, тщетно пытающегося схватиться за воздух оставшимися обрубками. А еще мгновением спустя хлынула кровь. Целые фонтаны.

Несколько капель долетело и до меня. И пока я брезгливо оттирал алые брызги с лица, парень упал на колени, а потом вовсе завалился на сторону, крича так, что в скором явлении стражи можно было не сомневаться.

Но еще до того, как в коридоре раздался стук кованых подметок, и кровь, и крик закончились. Оставшихся сил парня хватило только на то, чтобы разочарованно прошептать:

— Так все это было… обманом?

***

Как стало понятно из недоуменного: «Боженка милостивая!», что сорвалось с губ первого же стражника, узревшего вцепившиеся в решетку кисти рук, случившееся если и не ужаснуло, то весьма и весьма удивило даже людей, успевших повидать многое. К тому же, вопреки моим представлениям о любознательности и известной самостоятельности городской стражи в делах разного рода, к истекающему кровью узнику никто не кинулся. Более того, даже не приблизился. Вместо оказания помощи или добивания — кому что по душе — тюремные охранники разделились: двое из них остались в коридоре у двери камеры, а третий бодрой рысцой умчался куда-то вдаль, видимо, с докладом начальству. Зная расторопность служек Сопроводительного крыла, я предположил, что продолжения представления стоит ожидать не менее чем через час, но все случилось намного быстрее.

Примерно четверть часа спустя в коридоре вновь раздались шаги, причем множественные, и доселе почти безлюдное место оказалось заполнено народом, причем не самым простым. Но если густо-синие камзолы звеньев Цепи одушевления были мне знакомы, то увидеть на расстоянии вытянутой руки кроваво-белые одежды удалось впервые, и я почему-то сразу же усомнился, что это можно назвать везением.

Цепь мироудержания. Самая неприступная и самая грозная изо всех остальных. Находящаяся на таком верху, о котором я мог лишь мечтать, но, как и многие другие жители Дарствия, благоразумно мечтать и не пытался. Власть, неограниченная практически ничем, право поступать по собственному разумению, только бы достало умения объяснить, что радеешь о службе, а не о себе. Про «багряных» ходили разные слухи, и все они сводились к одному: не стоит оказываться поблизости от места, где появляются красно-белые камзолы. Впрочем, после разорвавшихся на моих глазах рук страх, так и не появившийся, почему-то вовсе передумал приходить, и я с неподдельным интересом принялся разглядывать людей, постепенно наполняющих своим обществом соседнюю камеру.