Зверь

—       Не сразу. Несмотря на свою материнскую гор­дость за сына, я была немного рассержена на него, по­тому что он ее мне даже не прислал. И все-таки я ему написала и поздравила его. Он мне не ответил. Очень удивленная, я решила еще раз поехать в Санак. Меня сопровождал один знакомый журналист, который хотел взять интервью у Жака и написать о нем для париж­ской газеты. На этот раз я вытерпела самое страшное для матери оскорбление: Жак не захотел меня видеть и в то же время согласился принять журналиста в своей комнате. Я была возмущена. Естественно, что в прием­ную явился не кто иной, как мсье Роделек, и сообщил мне об этом решении моего ребенка в выражениях, не оставлявших никаких сомнений. Едва выбирая слова, он дал мне понять, что нам с Жаком лучше больше ни­когда не встречаться, чтобы впредь избежать тяжких не­нужных сцен. Он добавил, что мой сын теперь совер­шеннолетний, имя его известно и он может летать на своих крыльях. Ему, Ивону Роделеку, удалось найти для Жака дивную подругу в лице Соланж Дюваль, кото­рая будет для Жака гораздо более надежной опорой, чем семья. Под конец он сказал, что его роль как вос­питателя закончена, что он совсем расстанется с Жа­ком, как только тот женится. Так я впервые услышала об этом предполагавшемся браке с дочерью моей быв­шей служанки.

—    Однако вы знали, что мсье Роделек устроил в Санаке Соланж Дюваль с матерью, когда превратности судьбы не позволили вам сохранить их у себя на служ­бе? — спросил председатель.

—      Да, и это решение директора института мне не понравилось.

—    Чго вы ответили мсье Роделеку по поводу брака?

—     Я ответила ему, что этот брак совершится без мо­его согласия. К сожалению, мое мнение мало значило: Жак был совершеннолетним. Я вернулась в Париж и только спустя полгода получила письмо от мсье Роделека, из которого узнала, что брачная церемония состоит­ся на следующей неделе. Сын даже не дал себе труда сообщить мне о своем решении. Я, впрочем, убеждена, чго он непременно сделал бы это, но ему помешали.

—    Кто?

—    Мсье Роделек и его будущая жена.

—   Свидетельница может нам сказать,— спросил ге­неральный адвокат,— ч го она думает о Соланж Вотье?

—        подобных обстоятельствах трудно полагаться на мнение свекрови, — с живостью ответила Симона Вотье.— Поэтому я предпочитаю его не высказывать... Мне не хотелось бы дать повод подумать, будто я настро­ена против той, которая, хоть и наперекор моей воле, стала моей невесткой, из-за ее скромного происхождения. Соланж не лишена достоинств. Это хорошенькая жен­щина, тонкая, умная, доброжелательная, терпеливая. Терпение помогло ей ждать Жака с тринадцати лет до двадцати пяти, поскольку сын моложе ее на три года.

—     Может быть, это, мадам, скорее свидетельствует о любви? — мягко вставил Виктор Дельо.

—      О любви, которая знает, чего она хочет: выйти замуж. Соланж Дюваль с помощью мсье Роделека в Санаке сделала все для того, чтобы мой бедный сын за­был, что у него есть еще и мать, которая может его лелеять. Своим замужеством она доказала, что готова отречься даже от матери ради достижения собственных целей. Мелани, действительно добрая, очень простая женщина, благодаря своему народному здравому смыс­лу поняла тогда, что брак ее дочери с сыном бывших хозяев был ошибкой. Она приехала в Париж, чтобы мне это сказать. Несмотря на это, Соланж настояла на сво­ем, и брак был заключен в институтской часовне. Ни одной матери там не было.

Разумеется, излишне добавлять, что в течение пяти лет после свадьбы ни сын, ни невестка, ни даже мсье Роделек не написали мне ни одной строчки. Только со­вершенно случайно я узнала об отъезде молодых в Со­единенные Штаты. Материнское сердце жестоко стра­дало от того, что они уезжают не попрощавшись, но я подумала, что в конце концов этот мсье Роделек, может быть, и прав: мой сын нашел свое счастье. Я начинала привыкать к этой мысли, как вдруг — жестокий удар, страшная новость, однажды утром вычитанная из газе­ты: мой сын обвиняется в преступлении! Я думала, что упаду в обморок, но у меня достало сил, чтобы узнать, когда прибывает «Грасс», и поехать в Гавр, где мне не разрешили поговорить с сыном. Он прошел в несколь­ких метрах от меня сквозь онемевшую от ужаса толпу, не подозревая, что мать была там, на пристани, готовая всеми своими слабыми силами помочь ему в новой бе­де. Ведь он был один! Жена спряталась... Я видела, как мое дитя в наручниках усадили в полицейскую машину между двумя жандармами. Я увидела его тогда в пер­вый раз со времени моей предпоследней поездки в Санак шесть лет назад.

Симона Вотье смолкла. Перед судьями была только мать, в слезах цеплявшаяся за барьер, чтобы не упасть. Виктор Дельо подошел поддержать ее.

—     Если вы хотите, мэтр,— предложил сочувственно председатель,— мы можем прервать заседание, а затем продолжим слушать показания свидетельницы.

Но Симона Вотье выпрямилась и почти закричала сквозь слезы: