Звезда Аделаида - 2

- Грязнокровка сей оскорбил сестру нашу, наречённую невесту, между прочим, твою, о нечестивый Господин дома, греху плотскому предающийся со сводным братом своим по отцу! Оболгал сей дурень - грязнокровка честнейшую девицу такими словесами… Не в силах даже пересказать я, будучи слегка навеселе даже, тебе сии словеса поганые его. Негоже тебе даже от меня - родно-о-ого брата-а, - заплакал пьяными, нечестивыми слезами, «родной» брат, - услышать их, ибо всё сие есть клевета грубейшая на честную девицу, сестру нашу возлюбленную, агницу, голубку непорочную.

Это произнёс Вероний, выпивший, верно меньше, а, может, просто более крепкий или, что скорее всего, попросту уже успевший к этому времени протрезветь.

- Не сметь говорить о брате моём: «грянокровка»! И о девке вашей, мой дом осквернившей по-настоящему!

А всё, что отношение имеет к невесте моей, весь грех её ведаю я сам и без ваших намёков на её чистоту! Она же сильно и давно беременна, и вы, Сабиниусы, хотели провести меня, дабы честью своею расплатился я за её бесчестие, стоя с ней у жертвенного алтаря.

Более того, отец ваш обманул, как не подобает делать высокорожденному патрицию, по мнению отца моего, но, верно, считаете вы, Сабиниусы, что с простецами хороши все средства?! А я вот и брат мой - суть маги!

- Северу-ус! Люби-и-мый! Они… Они избили меня, было мне столь больно, что душа моя не выдержала и надорвалась, надавали пощёчин сильных и оскорбили словесами пакостными, более плебсу приставшими…

- Сейчас, сейчас, братец мой, не волнуйся боле, восстановлю я честь твою, нечестивцами пиаными поруганную.

А теперь вы, Сабиниусы, либо извиняйтесь за словеса ваши грязные да за всю семью вашу, за все поколения фамилии вашей, кою оболгали вы, опошлив любовь мою братскую ко Квотриусу, умом тронувшемуся, за обман и подлог беременной невесты, за избиение брата моего возлюбленного, либо скажу я в свою очередь слова расторжения помолвки!

Никого не побоюсь, и от богатого приданого откажусь с лёгкостию, ибо оскорблён вами, о злодеи, есть я сам - Господин дома Снепиусов - высокорожденных патрициев, и брата моего, и всех домочадцев моих мужеска пола! Даже отца моего высокорожденного! Где, где он был во время избиения брата моего сумасшедшего но любимого… столь много?!

- Высокорожденный патриций Снепиус Малефиций Тогениус пошёл во время сие навестить кадушку с мочою. Так он, по крайней мере, объяснил отлучку свою. - мрачно, будто речь шла о жизни и смерти, пробасил Фромиций.

- Всех, всех оскорбили вы, ибо либо моча, либо сперма ударили вам в неразумные ваши головы! А ещё магами называетесь, да вы не то, что чародействовать, но и пить, как подобает хоть высокорожденным патрициям, хоть и простецам, не умеете вовсе!

Братья тем временем («Может, и вправду устыжённые мной?») подозрительно и неохотно отпустили расслабленного Квотриуса, Снейп поддержал падающего брата и положил его, лёгкого, не раздумывая о значении этого поступка, а попросту не читавшего о нём, на ложе своё застланное.

Это неписанное действие в глазах ромеев, оказывается, означало многое. Ложе свободного человека - его собственность, личная святыня, в своём роде, неприкосновенная. И если уложить на него другого человека, тоже свободного, это означает весьма близкие отношения между этими свободными людьми, гражданами. Иначе говоря, то, что делят они ложе. Рабыни и рабы не в счёт, у них же нет душ, это всё равно, что спать с вещью бессловесною. Такова была двойная мораль прогнившего насквозь латинского общества, запутавшегося в отношениях «патриций - плебеус», «патриций - раб/рабыня», «плебс и те же» и прочими. Северус об этом никогда не читал, но если бы и прочёл, то всё равно сделал бы тоже самое.

Наверное, безумцу Квотриусу, видимо, толкнувшему целую речь о бесчестности Адрианы Ферликции перед пьяными рожами, надо было отдохнуть, может быть, поспать немного для восстановления сил и полного забвения о грубом обращении с ним. А где же отдыхать, как не на ложе? Не на коврике же домотканом у ложа? И не на холодном же земляном полу?

Глава 71.

- Так и вправду мужеложец есть ты, о наречённый жених сестры нашей несчастной. Так и не разделишь ты ложа с Адрианою? - спросил в настоящем испуге сам Фромиций, а не этот пустомеля Вероний.

- Представьте себе, разделю в нощь первую же и зачну ей сына, коли боги ромейские милостивые и справедливые будут не против. И люблю я брата сводного своего и… ещё одного свободного домочадца своего. Но можете не беспокоиться, и Адриана не будет обойдена мужеским вниманием и силой. Хватает меня и на рабынь, брат же мой к женщинам несвободным вовсе не ревнует меня.

- Да и к свободной, - Северус деланно рассмеялся, - не возревнует. Тем более, что не настолько уж свободна ваша любимая сестрёнка, приходящаяся вам двоюродной по матерям и родною лишь по отцу. А занято её чрево… воистину безразмерное и пухлое, как и вся невеста моя наречённая, верно, лучшими самыми жирными кусками агнца, коими вы, братья уж поделились со сестрою вашею, - отчеканил Северус, почти не солгав.