Звезда Аделаида - 2

Лжёт потому, что нет никакого толку спорить с сумасшедшим, и давно, и сильно сумасшедшим. Лучше сразу согласиться, чтобы не вызвать очередного болезненного припадка. Быть может, Квотриусу и правда привиделась эта подозрительно странная, из бредового своего видения местность, просто в сне об ином сне. Однако что-то в глубине души перевернулось же, взметнулось, встрепенулось воспоминаниями при описании… такого мира, показалось странно знакомым, что ли. Да, определённо знакомым… Вот, наверное, этими самыми сложнонаведёнными галлюцинациями и факторами ложной памяти можно объяснить некоторое замешательство Северуса и его сбивчивые похвалы брату - талантливейшему стихотворцу.

- Нет, о брат мой высокорожденный, не веришь ты мне, полагая меня всё тем же безумцем, что и несколько дней назад, коим был я ещё в день недавний, вчерашний токмо! Но не безумен я боле, верь же мне! О, молю-у, пове-э-рь! - торжественно, хоть и прибегая даже к мольбе, восклицает Квотриус, с блеском в глазах от подступивших слёз. - Место сие, кое описал я досконально, не упустив ни малости из увиденного и прочувствованного, будучи в нём, зовётся миром Немёртвых! Ведаю я об этом откуда-то. Но се правда еси, лишь только допусти единую лишь возможность поверить мне! Мне! Вчерашнему отвратительному безумцу, скажешь ты? Отвечу же я тебе - коли осталась в тебе хоть капля любви ко мне, не всё чувство своё отдал ты гостю своему странному и срамному, то поверишь ты! Ибо душа моя, хоть и не стремилась за теми тенями многими, летящими в пустоте тамошнего неба необычайного окраса с неведомым мне прежде светилом - даже Солнцем назвать его грешно, ибо у Сола своё Солнце, солнце всех неспящих, солнце всех живых, но тоже была под угрозой уплыть безвозвратно, повинуясь странному ветру, дующему туда, куда-то в дальние печальные края, за Стикс злополучный.

Что-то в излишне пафосном, восторженном, словно бы и вправду победившем болезнь названном брате, заставило Северуса решиться и сломать блок третьего уровня. Он поставил его ещё накануне ночью, дабы внешне просто и с лёгкостию необыкновенною, кажущейся, спокойствием, достойным истинного ромея, пережить предстоящую сегодня свадебную церемонию и ни на кого не наброситься от бессильной ярости за глупость всего произойдущего действа сверчков.

И вслед за мгновенным и безболезненным обрушением блока, полностью парализовавшем долговременную память Северуса и значительно снизившем уровень болезненного восприятия нежеланной действительности, отчего вдруг стало неимоверно больно в загрудине - признак истерики - всплывает, подчиняя себе и надвигающее истероидное состояние, волшебный миф о мире Немёртвых, Междумирье, в которое можно попасть, например, наевшись или обкурившись любого галлюциногена, откусив и прожевав большущий кусман хорошенько очищенного пейотля или попросту напившись дозела, спьяну завалиться туда непрошеным гостем. Но после окончания действия наркотика (несмертельной дозы) или обычного алкогольного опьянения мир Немёртвых выбрасывает тебя извне, наружу, в привычный мир сам, не оставляя в памяти даже следов о пребывании в Междумирье - этом царстве снов и грёз о чём-то большем.

Волшебники верят, что души тяжелобольных магов во время кризиса болезни, если она вообще излечима, попадают в это Междумирье, своего рода тамбур между жизнью и Посмертием. Мир Немёртвых зовёт их души уйти прочь из него, в Посмертие предвечное, навсегда, и они либо уходят из жизни, как подсказывают летящие тени иных душ уже не справившихся с болезнью или наркотическим опьянением, умерших, либо возвращаются назад уже и вовсе выздоравливающими.

Снейп тоже однажды, выпив особо сильного и мучительного яда, провалился в этот мир, но вот что его больше всего поразило…там, так это полное отсутствие какого-либо движения тяжёлого, будто бы спёртого воздуха, которым, однако, было легко дышать. И как можно стать настолько бесплотной тенью, чтобы лететь в таком тяжёлом, без дуновения ветерка, «воздухе»? На этот вопрос можно ответить себе, только умерев. Профессор в тот раз, конечно, вернулся к жизни, механически, слабеющей и содрогающейся от боли рукой поднеся ко рту предварительно зажатый в ней флакон с противоядием. Сделано это было под не покидавшую его тогда практически ни на миг придуманную мантру: «Я нужен Ордену таким - убийцей и шпионом…». А им ли самим придуманную? Он часто слышал чей-то едва различимый, но отчётливо выговаривающий «мантру», кажущийся до боли - ещё большей боли! - знакомым, голос, заботящийся, к Мордреду в кишки, как бы этому грязному убийце и шпиону не сойти с ума. Северус, поднося ко рту фиал с противоядием, едва не крикнул во всю мощь лёгких:

- Я знаю, кто Вы! Но зачем Вам это надо, Аль…? Только, чтобы не потерять столь ценного шпиона, возложив на его душу всю тяжесть убийств?!