– Именно поэтому наш опыт можно признать уникальным. Перед нами впервые открывается возможность постараться изменить старые правила. Однако ради этого некоторые из них придется до поры сохранить. Сюда относятся конституция и законодательство. И правительство с полицией тоже. Придется все это сохранить, пока мы не станем воплощением совершенства и не сможем жить без предводителей.
48. Распад
Погребение жены пекаря прошло на небольшой возвышенности, где Жослина распорядилась расчистить место под кладбище.
По совету Адриена Вейсса, неизменно заботившегося о защите экосистемы Цилиндра, тело молодой женщины не стали облачать в погребальное платье и прямо так, без одежд, опустили в яму, которую выкопали в земле, чтобы черви, так сказать, рециркулировали его, превратив в частицу «природы» Цилиндра.
Когда тело засыпали песком, толпа присутствующих вдруг, не сговариваясь, затянула заупокойную песню.
Впрочем, слов в этой песне не было.
То было, скорее, монотонное протяжное завывание, набиравшее силу и звучавшее все громче.
Опять же по совету биопсихолога на могиле посадили грушевое деревцо.
Вместо погребальной молитвы Адриен Вейсс возгласил:
– Да вскормят микроэлементы землю, и да вскормит песок древо соком. И да возродится потом из тела сего новая жизнь в виде плодов, кои всякий сможет вкусить. И да пребудет память о ней в клетках наших вовек.
Грушевое деревцо полили, и толпа разошлась.
49. Снять нагар – выпустить пар!
Температура выросла.
Задача простая: отладить термостат и солнце.
Напряженность в сообществе тоже выросла.
Первое преступление породило первую темницу, первый суд, первое кладбище, первую полицию, первое правительство, первое конституционное собрание и первую конституцию.
«Вот так порядок рождает беспорядок», – утверждал Адриен. Но ему никто не верил.
Только Элизабет, управляя «Звездной Бабочкой», понимала, как глубоко подавлен Ив.
Изначальная гармония нарушилась.
Его мечту осквернили.
Взгляд шкипера был устремлен все время вдаль – на три светящиеся точки.
Курс прежний – на тот звездный треугольник.
Она непроизвольно погладила рукой металлическую бляшку, за которой было спрятано указание местоположения их таинственной цели – загадочной, возможно, обитаемой планеты, куда однажды прилетят их потомки.
Ее взгляд скользнул влево – там, в кабине пилотов, спала глубоким сном крошка Элоди с тряпичной куклой в обнимку. Звездное дитя, исполненное надежд на светлое будущее.
Элизабет поцеловала малютку в лобик.
На нее нахлынули воспоминания. Мореплавательницей-одиночкой она стала не случайно.
Она тоже бежала из дневного мрака в светлую ночь.
Ей вспомнились привычные картинки из детства.
Пьяный отец, избивающий мать. «Нет, только не перед малышкой – бей в комнате, только чтоб она не видела», – голосила мать.
«Можно мысленно очистить прошлое – достаточно представить себе, что это всего лишь магнитная лента, которую стираешь», – научил ее Ив.
Шкипер зажмурилась – и все очистила. Ей пришлось проделать это не раз, мысленно шуруя губкой, смоченной в кислоте.
«Все уже свершилось, и назад дороги нет, но я могу утишить боль прошлых воспоминаний», – сказала она себе.
Ив уверял ее, что, когда стираешь какой-нибудь миг своей прошлой жизни, кажется, будто вся Вселенная узнает твою историю и заново пересматривает ее.
Тут же нахлынули другие картинки-воспоминания. Убитая горем, рыдающая мать.
«Вот вам таблетки, они помогут вам уснуть, и никуда не выходите, лучше оставайтесь дома», – советовал врач.
Стерто.
Воспоминания о первых школьных наказаниях.
«Элизабет, у вас три балла из двадцати, вы недостаточно трудитесь, эдак вы ничего не добьетесь», – отчитывал ее учитель в коллеже.
Еще картинки: тело дедушки укладывают в гроб.
«Он не мучился, во всяком случае, под конец он не произнес ни слова – лежал неподвижно, с отсутствующим взглядом… даже когда ему делали уколы, казалось, он ничего не чувствует», – заверяла медсестра, приглядывавшая за дедом в последние дни его жизни.
А вот сожительница отца шепчет украдкой ему на ухо: «По-моему, твоя дочка загостилась у нас. Может, скажешь своей бывшей, чтоб забирала ее почаще, а то на выходные даже никуда не поехать?»
Элизабет тогда все поняла. Раз она лишняя, нечего мешать другим – надо податься куда-нибудь далеко-далеко. В океан, где не слышно всех этих колкостей.
Новые картинки…
Ее собственная жестокость. Проявленная к ней и ею самой. Мужчины, которых она бросала и которые умоляли ее вернуться.
«Очень сожалею, только ты пойми, я люблю тебя, но не так чтоб уж очень».
Или мать, которую она отвергла.
«Должна признаться, мама, когда я вижу, чего ты “добилась” в жизни, у меня возникает только одно желание – “не добиваться” того же самого. Твой пример открыл мне глаза. Я поняла: чтобы стать счастливой, нужно делать все наоборот».
Она вспоминала нищих, просивших у нее милостыню на улицах, в метро, у парадного ее дома.