Звездное вещество

Бедная моя Дашка, жалея сестру, тут же и разрыдалась. Я посадил ее на колени и прижал к своей груди, и шептал ей утешения, утирал крупные слезы, бежавшие по щекам одна за другой. Потом зажег свет и усадил Дарью за клавиатуру "Рениша". Хромая на каждой ноте, она принялась кое-как сплетать хорошо мне знакомую печальную мелодию украинской народной песни. Я помнил слова этой песни, неведомые ни Даше, ни Маше, о том, что страшно, когда любовь гибнет, как яблоне­вый цвет при нежданном заморозке...Ночью мне приснилась Женя. Она ослепительно хороша была в вечернем черном платье с открытыми плечами. В ушах сверкали чудес­ные серьги. Был ресторан или писательский клуб со столиками. Неве­домый режиссер, может быть, и сам Клод Лелуш, во сне я не исключал такой возможности, так ловко построил мизансцену этого сновидения, что я не видел лица мужчины, которому улыбалась Женя. Однако же я видел, что мой соперник одет со вкусом, сочетающим изящество и лег­кую небрежность. В чем это выражалось, я бы не смог сказать. Я про­сто знал, как и то, что любовь этих двоих за столиком так же взаимно проникновенна, так же сливает воедино их души и судьбы, как любовь Анук Эме и Каскадера, поэтому и светится Женя такой благодарной, такой ослепительной женственностью.Проснувшись, и еще не веря, что видел только сон, я метался на узеньком своем ложе, стиснутый с двух сторон подлокотниками крес­ла-кровати. И тут пришло вдруг воспоминание о неистовстве и бреде нашей последней близости... Я ужаснулся: последней? Неужели дейст­вительно последне й? А ведь это она в ту ночь еще пыталась удержать в душе свою любовь ко мне. Любовь, которая уходила с жут­кой неизбежностью, как уходит из тела кровь, когда пересечена арте­рия... Снова и снова виделась мне Женя в черном вечернем платье и с чудесными сережками, которых я, Величко, ей никогда не дарил. Я по­чувствовал, что могу лишиться рассудка, если еще, хоть сколько-нибудь, будет длиться это самоистязание... И на помощь мне снова явилась задача, которая еще не могла, пожалуй, называться даже и за­дачей с маленькой буквы, так неопределенны были ее посылки и ожи­дания. Я вызвал ее лихорадочно в поисках спасения от подступающего безумия. И она действительно пришла и успокоила меня, спасительни­ца – задача, мое прибежище и надежда в жутком мире, где умирает лю­бовь. Я подумал даже, что это, может быть, теперь единственная под­руга, с которой предстоит мне делить дни и ночи...

Но тогда все было еще зыбким и неясным в пространстве координат моей задачи. Зная только заветную цель – получение нейтронов ядерного синтеза и прибегая к данным Сандерса по динамике "уип-эффекта", я прикидывал и так, и этак. Причем я не столько пользовался расчетами, хотя и количественная оценка присутствовала в моих размышлениях, сколько уходил в явственное переживание воображаемых мною вариантов развития "уил-эффекта". Это выходило само собой, но завершалось всякий раз, к моей досаде тем , что я мысленно "комкал" и отбрасывал несостоявшийся вариант. Я почти не повторялся в десятках этих вариантов. Непостижимым образом моя память удерживала все эти "тупиковые" результаты и тревожно сигналила, если мысль снова пыталась катиться по уже пройденной колее...Так было и в последующие ночи. Я засыпал чуть ли не под утро, вконец измочаленный, а утром жадно набрасывался на литературу, проясняя те моменты из статистической физики или электродинамики, о которые спотыкался ночью. Решения, казалось, не было. Только и результатов, что возникшее убеждение– раз обычный "уип-эффект" Величко-Сандерса не позволяет выйти на требуемые плотности, то нужно послать к черту и Величко, и Сандерса и искать что-то другое. Легко сказать!..

А в общем, не так уж и плохо жилось нам с Дашкой в эти две не­дели, пока нашей Машеньке выщипнули страшными блестящими ин­струментами остатки взбунтовавшихся миндалин, и заживляли болез­ненные раны, пользуя прекраснейшим, по мнению Дашки, лекарством – сливочным пломбиром... В пятницу, на исходе второй недели Женя позвонила мне на работу и холодным глуховатым голо­сом сказала:

– Марья теперь в порядке, Александр Николаевич. Уже и румянец вернулся на ее щечки. Завтра в половине десятого мы с нею ждем вас на Цветном бульваре у входа в цирк. Смотри, не ошибись с Дарьиной одеждой. Кажется, обещают, наконец, похолодание.

– Нет, папочка, нет! Мы встретим их здесь у входа, – говорила Дашка, не соглашаясь пойти в фойе, хотя заметно похолодало и по лужам пошли решительные лучи от растущих кристаллов льда. – Вот же они, вот!

Дашка рванулась и побежала навстречу, и тут же сестры вцепи­лись друг в дружку, и обе визжали и прыгали от восторга. Женя при­близилась и коротко мне кивнула. Новая Женя была так же хороша, как и в том моем сне. Была она в незнакомом пальто из гладкого ко­ричневого драпа с воротничком из шоколадного каракуля и в такой же каракулевой шапочке с небольшим декоративным лоскутком вуальки над бровями.