Звездное вещество

И поселилась в моем сердце после этого разговора великая трево­га. В конце августа, когда ушли в министерство на утверждение мате­риалы Госкомиссии, я вошел в кабинетик Пересветова и, дурашливо копируя своего Серегина, сказал:

– Шеф Алексей Сергеевич, я все сделал, что вы приказывали. Что прикажете мне делать дальше?– Садись, Саша, поговорим. Я и сам ломаю голову над тем же... В сентябре на Лешачьем озере состоится традиционный семинар нашего НИИ. Давай попробуем "навести шороху", как говорит мой хули­ганистый сынище. Семинар этот Бердышев понимает как "ярмарку идей". Я в этом году намерен высунуться со своей металлоэлектрони-кой. Давай выставим напоказ и твои достижения. Согласен? Тогда я поставлю твой доклад в проект программы семинара. Если генераль­ный сразу не вычеркнет, это уже половина успеха. Но только полови­на. Остальное покажет реакция Бердышева на твое сообщение.

Дорога все неслась и неслась навстречу "Икарусу"...Голубой "жигуленок", неведомо откуда взявшись, то обходил и уносился вперед, то снова медленно отставал, уступая красному гиган­ту, рвавшему в клочья своей прямоугольной грудью воздух дороги. Я оглянулся и увидел за выпуклым наклонным стеклом "жигуленка" мо­лодую пару. И вспомнил серебряные нити, которых у Жени заметно больше стало за прошедшие полгода... Ах, как же мне теперь хотелось успеха, немедленного яркого и весомого, не ради себя, ради Жени!

Чтобы... Чтобы... Ну, хотя бы вот так же мчаться на собственной ма­шине! И чтобы светилось счастьем лицо Жени, сидящей рядом...

Я раскрыл пришвинские "Незабудки" и наткнулся на слова словно бы обо мне написанные: "То место, где я стою, единственное Тут я все занимаю, и другому встать не возможно. Я последнюю рубашку, последний кусок хлеба готов отдать ближнему, но места своего никому уступить не могу, и если возьмут его силой, то на месте это для себя ничего не найдут, и не поймут, из-за чего я на нем бился, что стоял".Проснулся Пересветов. Щурясь без очков, посмотрел за окно.

– Приближаемся, – сказал он. – Замечаешь, леса здесь много глуше наших синявинских. Настоящие брусничные боры. Однако же я придавил! Почти два часа.

Упоительный полет автобуса вдруг сменился чем-то похожим на морскую качку, потому что мы свернули с асфальтированного шоссе на гравийную насыпную дорогу в темном и густом лесу с буйными папоротниками и густыми черниками между замшелых сосен и елей. Еще через полчаса в прогалах леса мятой фольгой сверкнуло озеро, открылись, наконец, база отдыха, – корпуса и домики, уютно стоящие среди матерого березняка.У ворот базы встречал "семинаристов" сам Владислав Петрович Бердышев. Раньше всех он примчался сюда на своей черной "Волге". Вроде бы для проверки готовности к приему семинара, но скорее все го– именно ради церемониала этой встречи... Люди выходили из "Икаруса", разминая затекшие ноги и спины, гуськом шли к воротам по тропинке, выложенной среди болотца бетонными плитками. Кому то Бердышев крепко пожимал руку, кого-то приветствовал лишь улыбкой, в чей-то адрес отпустил дружелюбную, но хлесткую шутку вызвавшую взрыв смеха. И каждый понимал свое место и значение в этом церемониале. На Величко, к примеру, он посмотрел с усилием припоминания, но лишь коротко кивнул на мое: "Здравствуйте, Влади слав Петрович!" Но, хотя я был еще "никто" среди таких замечательных людей, столько сделавших для фирмы и для страны, как Стани слав Васильевич Царев или Леонард Гаврилович Красилов, азарт и нетерпение уже овладевали мною...

Нас поселили в трехместном номере вместе со Стаднюком. Он уже сидел на правой кровати у окна и переодевался в тренировочньй костюм.– Так вот кто мои соседи! – воскликнул он. – Очень рад. Вы не возражаете против самовольного захвата места?Ради бога, мы ничуть не были в претензии... Сбросив плащ пиджак, я натянул любимый свой свитер. На правах старого знакомого я расспрашивал Стаднюка о его Саратовском НИИ – о профиле перспективах. Георгий Иванович отвечал односложно и достаточно протокольно.

– Пойду-ка я в шахматишки погоняю до ужина! – сказал он нако­нец.

Когда Стаднюк вышел, Пересветов спросил с неловкой улыбкой:

– Ты что, Сашка, ничего о Стаднюке не слышал, что ли? – А что с ним?

– Не директор он уже в Саратове. Освобожден по настоятельным просьбам трудящихся, а короче – со звоном и треском, чуть с партби­летом не расстался. Попросился обратно в Синявино. Уже и квартиру получил, вот только с трудоустройством пока не ясно... Пойдем по­бродим по бережочку.

Над черной щетиной леса за озером низко висело закатное солн­це. Чуть плескалась прозрачная желтоватая вода. Поодаль на глубо­ком месте ухал, кряхтел и хохотал, наслаждаясь купанием в холодной воде, толстый "морж" Красилов, который и в январе, говорят, проны­ривает от проруби к проруби.

– Ты работал у Стаднюка. Скажи, что это за человек?

– А что, отличный мужик. Много я ему обязан. Учил меня уму-разуму!

– Это он тебя в цех подальше от науки спровадил?

– Я не в обиде. Считай, я сам туда ушел, по совести. Прибор мой не очень-то поначалу шел в цехе. А почему ты спрашиваешь, Алешка?