Звездное вещество

Циркотрон меньше всего подходил для освоения на серийных за­водах с целью подъема их экономики. Снова вчерашняя тревога вер­нулась в мое сердце, и я почти не слушал следующего докладчика. Я уже панически страшился собственного провала. Бердышев объявил короткий перекур.

– После перерыва, – сказал он, – заслушаем доклады наших "разведчиков" – начальника Проблемной лаборатории Пересветова и ведущего инженера Величко.

Во время перекура в разрыве облаков выглянуло солнце, согревая плечи и затылок. Я брел среди берез, стараясь унять сердцебиение, и вышел к прекрасной рябине. Предвещая суровую зиму, она только что не стонала под грузом сочных коралловых ягод. "Она весной рябина, а осенью – богиня! – услышал я тихий Женин голос. – За чьи же интере­сы грозит ей та погибель?" Ах, Женька моя милая, какая же это поги­бель? Дай мне Бог когда-нибудь достичь такого результата, как у этой рябинушки!...Доклад Пересветова шел, что называется, "на ура". Еще на хамсаринском плоту двенадцать лет назад я услышал впервые идеи, которые тогда казались завиральными. Длина свободного, без столк­новений, пробега электронов в кристаллической решетке некоторых металлов порядка микрона, то есть поток электронов может проходить через пленку металла свободно, как в вакууме. Значит, кроме полупро­водниковой твердотельной электроники можно мыслить металлоэлек-тронику, которая будет как бы аналогом старой, вакуумной, но не­представимо мощнее и эффективнее... В последние три года, путем виртуознейших опытов, Пересветов блистательно подтвердил давние свои, идеи.

– Научитесь выращивать пленки сверхчистых металлов, – обра­щался он теперь к нашим технологам, – дело за вами.

Пока шла жаркая дискуссия по докладу Пересветова, я развесил свои плакаты. Наконец директор повернулся ко мне вместе со стулом и

кивнул: "Начинайте!" Я тут же напрочь забыл первую уемистую фразу, которую заготовил с вечера и начал совсем просто:

– Мой доклад посвящен исследованиям недавно открытого явле­ния в неидеальной плазме, которое может стать реальным ключом решению задачи управляемого термоядерного синтеза, то есть УТС.

Дальше, что называется, беря быка за рога, я перешел сразу к критерию Лоусона, чтобы обозначить корень проблемы УТС... Легкие ядра, участвующие в реакции синтеза, заряжены положительно и сильно расталкиваются. Чтобы преодолеть эти, кулоновские, силы расталкивания, необходимо столкнуть ядра с высокими скоростями. Для это го нужно нагреть термоядерное горючее до огромных температур. Но даже при высоких температурах ядра не обязательно сталкиваются. Вероятность взаимного рассеяния ядер в миллионы раз выше вероятности их слияния. Следовательно, нужно или удерживать температур газообразного топлива в 100 миллионов градусов достаточно долго, порядка секунды и более, что представляет огромные трудности, или же сократить время разогрева до миллиардных долей секунды, но при этом уплотнить горючее до огромных значений – порядка десятков сотен единиц плотности воды, то есть получить на земле крошечный лишь в силу своей малости, безопасный комочек звездного вещества, этом случае плазма удерживается исключительно за счет механической инерции самих ядер. Реакция синтеза должна произойти быстрее, чем они успеют разлететься. Такой способ называют инерциальным УТС Далее я развернул представления об инерциальном УТС на базе лазерного метода мгновенного разогрева термоядерного топлива и упомянул о методе, использующем для той же цели сверхплотные ускоренные пучки ионов. Подвергши критике оба эти метода, я перешел к "уип-эффекту". Сослался на собственную раннюю работу, благоразумно умолчав о причинах своих экспериментальных неудач, и отдал должное зарубежному коллеге Сандерсу. В достаточной мере заинтриговав аудиторию, я с помощью красочного плаката объяснил суть "уип-эффекта" или, если угодно, " эффекта кнута"...

– И пряника тоже? – не удержался кто-то на задних рядах. Грохнул добродушный смех, и я определенно почувствовал, что не только овладел вниманием, но уже и расположением к себе это очень взыскательной аудитории, состоящей из "китов" до "асов". Когда наступил черед циркотрона который является своеобразным СВЧ прибором, меня понимали с полуслова. Я чувствовал, слушатели оце­нили красоту идеи! Однако не следовало "растекаться мыслью" и я, экономя время, сразу же перешел к своим последним достижениям. Самый эффектный мой плакат назывался "Нейтронное дерби". Как в игровом автомате "Скачки", вдоль горизонтальных линий мчались наездники. Циркотрону соответствовала красная лошадка, прямо тебе Петров-Водкин! Я ткнул указкой в красного коня, привлекая внимание слушателей, и тут вдруг меня остановил Бердышев:

– Простите, что это у вас тут написано?– Ну, это метафора такая, Владислав Петрович. Дерби – это уже почти термин в специальной литературе по УТС.– Да черт бы с ним, с этим вашим дерби! Должен ли я верить сво­им глазам, красный ваш конь означает, что и вы получили нейтроны?

– Да, в полном соответствии с техническим заданием на НИР...