Звездное вещество

Спуск в бухту действительно оказался несложным. Но в бухте было пусто и неуютно от заполнившей ее вечерней тени. Прошло шесть часов, как я ушел вон вдоль той стенки. Я сидел у воды, поте­рянно глядя на освещенное солнцем море. И тут послышался приглу­шенный рокот мотора. Со стороны Биостанции из-за скалы выскочил катер с осводовским флажком. За ветровым стеклом рядом с рулевым стояла Женя. Она увидела меня и замахала рукой. Катер повернул в бухту, сбросил газ и ткнулся носом в гальку. Женя выпрыгнула на пляж и подошла ко мне. Она ничего не сказала. Презрительно сощу-рясь, посмотрела в глаза.Мы сошли с катера у спасательной станции там, где всего две не­дели назад, еще счастливыми молодоженами, впервые увидели Кокте­бельский залив.– Все, Величко, – сказала Женя, – на этом мы с тобой ставим точ­ку. Довольно я побыла замужем. Не тащись за мною. Надоел.Она пошла по набережной вдоль ограды Литфондовского парка. Я до темноты сидел на берегу у самой кромки воды. Так скверно мне еще ни разу в жизни не было. Теперь я уже не мог погасить тоску, даже безрассудно тратя физические силы; хотя бы потому, что они порядком поисчерпались. С неотвратимостью бреда, до тошноты наваливалась теперь на меня потерявшая всякую ценность задача. Она утратила за­главную букву. Основным ее персонажем сделался плазменный язычок в электромагнитном поле, порождаемом им же самим. Я набрал зеле­ных яшмовых и белых кварцитовых галечек и на гладком песке у са­мой воды принялся перемещать армии зеленых и белых, пытаясь про­яснить для себя механизмы взаимодействия положительных ионов и отрицательных электронов в плазменном сгустке. Это занятие оттес­няло тоску, которая наваливалась, стоило на секунду отвлечься от раздумий над перемещением "белых и зеленых". Скоро стало темно и я перестал различать на песке свои "ионы-электроны"... Но задача не отпускала. Она была, как спасительно назойливый в тяжелую минуту друг, который ни за что не бросит тебя одного, страшась, что ты наде­лаешь непоправимых глупостей...Я нашел брошенный лежак и устроился на нем. Лежа с закрыты­ми глазами, я и не думал спать. Казалось мне, я сам сделался этим чер­товым сгустком плазмы, настолько ярко и убедительно представлялись мне подробности процессов, происходящих в нем. Я вошел внутрь за­дачи, совершенно не зная, чего я хочу достигнуть, что в конце концов станется с этим плазменным образованием... Но был предел постиже­ния, что-то не пускало меня за него. Грезилось и ускользало нетриви­альное решение интегро-дифференциального уравнения, грозного, как Карадаг... И потом я продрог и отправился в "карточный домик". Женя спала. Я забрался в свою постель. Теперь уже и задача оставила меня. Уйти в сон, как в небытие, оказалось единственным спасением.Проснулся я в глухой час ночи от непонятных звуков и не сразу понял, что происходит. На краю моей постели сидела Женя и горько-горько плакала.Май 67-го. Женя у себя в издательстве случайно купила "горящие" путевки в Дом творчества "Коктебель". Мы приехали с опозданием на три дня. к тому же младенческий возраст двойняшек Маши и Даши смутил администрацию, и нас поселили на отшибе пар­ка в "татарском домике" под черепичной крышей. Небольшие окна были всегда распахнуты в зеленую парковую темень. Еще цвели тама­риск и иудино дерево, заливая все вокруг сказочным лиловым сиянием. Еще холодным было море. Время от времени с моря наползали космы белесого тумана. Но именно такая, не удручающая зноем погода больше всего подходила для наших крошек, которым только вместе было пять лет. С первых дней Женя отказалась кормить детей в столо­вой. Приходилось нам обоим день-деньской крутиться, чтобы обеспечить быт – питание и сон, и прогулки детей. Для вечернего купания приспособили корыто, взятое у завхоза. Я бегал с ведром за горячей водой и кубовую. Почему-то именно в этих пробежках, на горбатом мостике через сухой ручей в парке, настигало меня осознание неска­занного счастьяЛюбовь приходила к нам в глухой час ночи. Проснувшись, один из нас тянулся к другому и неизбежно встречал такой же безотчетный щедрый ответ... Оказалось, что можно и говорить о сокровеннейшем, пике того, хотелось об этом говорить. Теперь слова не стирали лег­кую пыльцу бабочек, а будто бы осветляли мир смыслом. В одну из таких жадных ночных бесед я впервые спросил:

Женя, что же это было с нами здесь в 63-м? Ты не задумыва­лась?

Было то, что было. Мне надо было тебя хорошенько проучить.

– Ну уж! Ты всерьез во мне разочаровалась, я это чувствовал.

Нет-нет. Тебя надо было проучить. Тогда ты как-то заискивал перед жизнью, сам на себя стал не похож. Нужно было тебя встрях­нуть. Да вздумал еще и ревновать, хотя оснований у тебя не было ни малейших. Тут уж я озлилась. Вот и вышло у нас, Санечка, всерьез.

У меня сразу было всерьез, потому что я очень боялся тебя по­терять...