Звездное вещество

День был неморозный, мглистый. После обильного снегопада дороги не успели расчистить. Автобус медленно плыл, завязая в снеж­ной серой каше, оскальзываясь и буксуя на гололеде. В Москву прибы­ли уже в сумерках и отправились на поиски норковой шапки. Вотще!.. Так сказал бы поэт предыдущего века, не ведавший к его счастью, ме­хового дефицита. Единственная воочию увиденная норковая шапочка принадлежала выставочной витрине мехового ателье. Разумеется, шапка не продавалась. Заказать ее можно было только "по предвари­тельной записи", но очередь уже протянулась на три года... Женя по­просила милую девушку-приемщицу дать ей хотя бы примерить... Темно-коричневая искристая норка тут же заговорила с каризной Же­ниных глаз, сиявших мне из зеркала. И модная в те годы форма ша­почки в виде восточной чалмы дивно шла к татарскому раскосу... Вот тут в приемную влетела заведующая с прищуренными свинячьими глазками. Она вырвала шапку из Жениных рук и визгливо обругала приемщицу.Мы вышли из ателье. Строгая к себе учительница русской лите­ратуры вдруг расплакалась, прислонясь плечом к темному киоску "Союзпечати". Я промокал обильные слезы платком и попытался по­целуем снять последствия роковой примерки.

– Сашка, отстань! – сглотнула Женя. – Ну, скажи, почему я долж­на так унижаться, мерзнуть?.. Почему я не могу купить это за деньги, которые муж зарабатывает совершенно подвижническим трудом, ка­кой и в страшном сне не приснится этой свиноглазой мымре?

Я в тоске смотрел на черные кроны кленов, прорисованные по лилово подсвеченному московскому небу... Женя вскоре успокоилась, а отсутствие на ее ресницах косметики оставило фактически без следов эту историю. Только, когда входили мы в мебельный магазин, я уловил по-детски горестный вздох, да чуть более обычного оставались грустными ее глаза...И тут мы увидели стол. Он стоял в мрачном углу зала, где прода­вались в розницу части гарнитуров. Произведенный в Арабской рес­публике Египет из хорошего дерева, – отличного орехового шпона и покрытый матовым светло-коричневым лаком, он нес на себе и еще что-то от гордой породистости арабских скакунов. Может быть, это впечатление шло от скругленности его форм и стройных точеных но­жек, утончающихся книзу. И тут обнаружилось, что стол этот отчаян­но хром. Вместо одной задней ноги у него был жуткий костыль – обру­бок нетесаного бруска от тары, вставленный в пустое гнездо на место невесть где потерянной ноги. Но даже и вдвое уцененный, он стоил на полсотни больше наших наличных денег...Мы ушли и вернулись. Стол все больше притягивал к себе. Мы оценили штучную работу дивной столешницы, украшенной инкруста­цией и охваченной затейливо резьбленным фризом. Там, где при рабо­те налегаешь на стол грудью, столешница имела выемку, так что под локтями оказывались два чудесных округлых мыска этой столешницы, а боковые тумбы своими выдвижными ящиками повторяли изгиб этих мысков. Светлая внутренность ящиков, казалось, ждала ваших руко­писей, несущих в себе мысли и образы, достойные красоты этого сто­ла... Женя пододвинула какой-то стул с мягким сиденьем, укрытым пленкой, и уселась к столу.

– Прелесть, как удобно! – обернулась она ко мне. – Так можно работать и работать без устали. А ты сумел бы такую ногу сделать, Саша?

Глаза ее все еще были грустны, и мне захотелось обрадовать ее, утешить.

– Смогу, – сказал я решительно, прикидывая при этом, как осу­ществить свое обещание. – Ореховую не гарантирую, а буковую сде­лаю. Если ее чуть протонировать морилочкой, да хорошенько подоб­рать лак, будет неотличимо.– Ну ее, эту шапку, весна скоро! – засмеялась Женя. – Давай мы этого бедолагу приютим и вылечим, Санечка. Он отплатит добром, вот увидишь!