Между тем собственная моя деятельность в эту зиму перестраивала меня самого, как строгий корсет, перетягивающий талию, бывает, деформирует органы. Немалый от меня потребовался героизм, чтобы затянуть себя в "корсет" новой своей должности. Даже в начальную пору опытно-конструкторской разработки по теме "Эллинг", без малого четыре года назад, обуздывая себя очередной рациональной программой после студенческой своей вольницы, не довелось мне до конца прочувствовать диалектику "свободы, являющейся осознанной необходимостью". Каждое утро теперь я просыпался с ознобом от мысли о предстоящей днем борьбе. С начальником цеха. С мастерами участков и производственных линеек. Со своими прямыми подчиненными-технологами. А главное – с самим собой!.. Какой благостной и почти идиллической представала теперь моему воображению недавняя работа в лаборатории Стаднюка, когда можно было часами погружаться в решение очередной чисто технической или даже научной задачи, обретая несказанное наслаждение при удачном результате! Здесь же десятки, если только не сотни, всевозможных разновидностей брака, бациллы и вирусы которых живут в организме цеха, никогда до конца не изгоняемые, трясли лихорадкой, иссушали горячкой, парализовали столбняком то на одном участке, то на другом... И всем этим недугам ты, старший технолог цеха, должен был организовать отпор, помогая организму цеха в выработке стойкого иммунитета.
Еще лет сто назад возникло в Синявине хрустальное производство "поставщика двора его Императорского величества" Скопцова. Река подмывала здесь поросшие сосняком холмы из кварцевого песка. Вдоволь было здесь сырья и для прочных бутылок под шампанское и для тончайшего скопцовского баккара, которое знала в свое время и Европа. Выстроенная тогда фабрика в затейливом стиле испанского замка с башенками, внутренними двориками, с арочными подворотнями и оконными проемами теперь служила помещением для нашего цеха, что и являлось основной печалью нового старшего технолога, ибо держать вакуумную гигиену и технологическою дисциплину в исторических этих стенах было непросто... Вскоре после революции нужда в тончайшем хрустале стала куда менее насущной, чем нужда в игнитронах для московского трамвая. Тогда-то и возник на месте скопцовского производства заводик трамвайного подчинения, выпускавший ртутные выпрямители. В годы Великой Отечественной войны завод снабжал военно-морской флот тиратронами и газотронами для электроприводов корабельных пушек. В послевоенные годы вокруг "скопцовского замка" выросли новые корпуса важнейшего НИИ, одного из тех. которые определили и успех в соревновании с Западом в споре "кто кого запугает", и победы в космосе и многое другое. Но вот беда: культура производства в моем цехе оставалась на уровне игнитронного заводика 30-х годов!Начальник цеха Матвеев, толстый мужик, похожий на председателя колхоза из кинокомедии, уж очень экономен был на телесные и душевные движения. Сначала он с нескрываемой усмешкой наблюдал за суетой своего нового "старшенького". Но когда ценой этой своей "суеты" я вырвал месячный, потом и квартальный план по "Эллингу", Матвеев сильно меня зауважал, но щедрее на движения не сделался... Одна только линейка стаднюковского "Эха-1", размещенная в остекленном чистом боксе с наддувом, производила современное впечатление. Для того она и была заведена здесь по воле министра, чтобы разрастись и вытеснить все убогое старье. Но об этом как-то перестали думать всерьез. Если и говорили, то лишь с иронией, как о "благих намерениях, которыми..." и так далее. Во всяком случае, Матвеев с этим не торопился.
Каждый вечер перед сном я исповедывался Женечке. Эти ночные разговоры были моей радостью, моим упованием, источником оптимизма и мужества. Порой я поражался тому, как по скупым деталям и фактам Женя строила точнейшие психологические характеристики моим новым сотрудникам и оппонентам, и ее советы, как с кем себя вести, имели для меня самую практическую действенность. Но была в тех разговорах одна тема особенно болезненная. Нет, Женя и капельки не злорадствовала – ну и на волосок! – просто я сам в глубине души тосковал по оставленной работе в НИИ.
– Понимаешь, – признался я Жене, – Там все у меня приходило само собой, как дышалось. А здесь все, буквально каждый шаг дается только преодолением.– Все настоящее в жизни дается преодолением, Саша, – улыбнулась она. – Характер, во всяком случае. Так что однажды ты вернешься к научной работе обновленным. И я хочу, чтобы такое случилось поскорее.