Звездное затмение

Напрасно
письма сжигаешь
в ночь ночей
на костре бегства
ибо выпутывается любовь из их колючего куста
исхлестанная в мученичестве
и начинает уже огненными языками
целовать свое невидимое небо
когда ночная стража отбрасывает тени на стену
и воздух
с дрожью предчувствуя
петлю настигающего преследователя
молится:

Подожди

пока буквы возвратятся
из раскаленной пустыни
съеденные святыми ртами
Подожди
пока духовная геология любви
раскопанная
прожжет свою эпоху
и светясь перстами святыми
вновь найдет свое творческое слово:
там на бумаге
что поет умирая:
В начале был
в начале
был
любимый
был.

Лебедь

Ничего нет
над водами
и вот уже висит на ресницах
лебединая геометрия
в воде коренится
вьется
вновь клонится
прах глотая
вместе с воздухом участвуя
во Вселенной.

Контур

Это осталось —
вместе с моим миром ты выселилась,
комета смерти.
Осталось объятие пустоты.
Катится колечко,
потеряв свой палец

Снова мрак

перед сотворением,
закон скорби.
Стерлась беззаботная позолота
ночи,
которую позволял себе день.

Каллиграфия тени

вместо наследства.

Пейзажи, окрашенные зеленью,

со своими пророческими водами,
выпитыми
в тупиках темноты.

Кровать, стул и стол

выскользнули на цыпочках из комнаты
вслед за волосом расставанья. —

Все вместе с тобою выселилось.

Все мое достояние отобрано.
Пей же теперь самое дорогое,
слова моего дыхания,
пока я не онемею.

*** (…)

В этом аметисте
опочили эпохи ночи
и ранняя одухотворенность света
затеплила тоску
тогда еще текучую
и она плакала

твоя смерть все еще сверкает

твердая фиалка

*** (Окаменевший ангел…)

Окаменевший ангел
еще забрызганный воспоминанием
о прежней Вселенной
без времени
блуждая по женскому отделению
в сиянии янтаря
запертая посещением голоса
издревле не надкусив яблока
напевая на утренней заре
от истины

а другие от горя причесывают волосы

и плачут
когда вороны снаружи
распускают свою черноту к полуночи

*** (Перед моим окном…)

Перед моим окном
в песке камень — мох — блеклая листва
и нитка с которой птица скорби
клювом за ночь
все новые и новые иероглифы срывает
на зеркале черная трещина предательства

Как будет читаться эта Орестейя

столькими погибшими отцами и матерями писанная
столькими сыновьями кровавой виной обремененная
в тлении?

С телом когда оно пишет в песке

говорит рука и
гладит мне спину
ознобом

Минута творения в глазах Баал-Шема