Звездный час. Повесть о Серго Орджоникидзе

— Приехали, ваше превосходительство «товарищ»! Это из-за спины подошел — весь в кожаном — офицер.

Но Серго не испугался. Вместе с настороженностью и враждебностью солдат он ясно ощущал вокруг сочувственный интерес к себе, ожидание чего-то небывалого, не виданного доселе. Солдаты смотрели на него с надеждой как на гонца мира против осточертевшей войны. И его положение, все только что совершенное в Питере существенно облегчало теперешнюю задачу Сорго. Он сразу это почувствовал — прежде только понимал, а теперь чувствовал.

Офицер мрачно представился:

— Полковник Накашидзе-Петербургский.

Серго ответил шутливо:

— Рядовой Орджоникидзе-Шлиссельбургский. Гамарджоба!

Но сородич не принял шутку:

— Такой режим, сякой режим — всех режем…

— Погоди, ваше высокоблагородие! — Ручища, благоухавшая бензином, легла на плечо Серго. Бородач с двумя Георгиевскими крестами на распахнутой шинели, которого Серго тут же нарек Ильей Муромцем, заслонил его от полковника: — Безоружный к нам человек приехал, а ты: «режем». И так вон уж сколь перерезали!..

Вокруг стали собираться солдаты. Подошел — тоже весь кожаный — поручик, сочувственно осмотрел Серго немигающими мальчишечьими глазами, точно обшарил, задумчиво произнес:

— Наш полковой комитет за Советы…

— Не забывайтесь! — перебил полковник. — Вы прежде всего офицер!

— И лейтенант Шмидт — тоже был офицер, — отмахнулся поручик, ощущая поддержку солдат. — И Лермонтов Михаил Юрьевич, ратоборец свободы, ненавистник тирании…

Но тут появились еще несколько офицеров, демонстративно расстегнули кобуры, стали размахивать наганами.

— Братья! — Серго по колесу вспрыгнул на капот переднего броневика. — Дорогие товарищи! Приветствую вас от имени тех, кто на улицах Петрограда сражается за свою и вашу свободу, за мир, за хлеб, за землю, за власть рабочих и крестьян! Они просили меня передать вам, что надеются на вас. Верят, что вы не поддадитесь обману, не поднимете руку на своих братьев… — Он говорил горячо, трепетно, призывая стать на сторону восставших рабочих, солдат, матросов.

И его вера, его искренность рождали добро в ответ на добро.

Офицеры без особого вдохновения кричали свое, честили большевиков и восставших, порывались даже стрелять и стреляли, правда, только в воздух.

— Маладцы! — в отчаянии призывал полковник. — Не слушайте его! У него бомба за пазухой!

— Верно говоришь, батоно! — Серго сунул руку за пазуху.

И часть солдат подалась назад, пропуская воинственных офицеров, а другая с грозной обидой придвинулась.

— Кончай баловать! — пробасил «Илья Муромец». — Покажь, что у тебя там!

— Правда. — Серго улыбнулся, шагнул по броне.

— Кака така правда? Почему за пазухой? А ну выкладывай!

— Вот. Письмо Ленина к тебе. Грамотный?

— У нас все грамотные. — Солдат взял первую листовку из протянутой ему пачки, стал читать так, что гулко отзывалось на шоссе, на поляне: — «К гражданам России!» Верно, ко мне. «…Немедленное предложение демократического мира, отмена помещичьей собственности на землю, рабочий контроль над производством, создание Советского правительства, это дело обеспечено…» Вон как! Человек с хлебом-солью к нам, а ты «резать» ваше благородие? Какая, братцы, будет резолюция?

— А твоя какая, Петрович? — кричали солдаты, удерживая офицеров. — Ты у нас башка!

Петрович сорвал погоны, легко спрыгнул на обочину распахнул броневую дверь, достал откуда-то из-под сиденья лоскут кумача, привязал к штырю пулеметной башни…

Прорезая прожекторами изморосьную мглу, мчит броневик с красным флагом. Следом — другой… Колонна. Не опоздать бы к штурму Зимнего. Руки Петровича на штурвале, взгляд — на дороге: ест глазами. Очки надвинуты. Борода торчком — вперед. Серго — рядом, вместо полковника, на его месте. Жаль, очков нет: лобовые щитки приподняты, обдувает на совесть. Позади, выше сиденье стрелка. На нем тот поручик, что поставил себе в пример лейтенанта Шмидта и Лермонтова. Несмотря на встречный ветер, запахи бензина, моторного чада, стреляных гильз, достаточно ощутим и аромат гуталина испускаемый крагами поручика. Отменный английский ботинок то и дело касается локтя Серго, напоминая о худых штиблетах, вызывая зависть, и поручик: пардон, пардон! — отдергивает ногу. Позади него — стрелок второй пулеметной башни. Пятый номер — у кормы, за вторым постом управления. Серго заслоняется от ветра поднятым воротником пальто, тянет за козырек, надвигая фуражку.

— На-ка. — Петрович достает е боковой полочки запасные очки.

— Спасибо. О! Совсем другое дело… Хороша машина!

— Триста двенадцать пудов! — откликается польщенный шофер. — Пятьдесят лошадиных сил в нашем «осе-путиловце». Ленин с такой машины речь держал в апреле у Финляндского вокзала.

— История с этими «остинами»! — вмешивается поручик, хрустко дожевывая что-то, должно быть морковку. — Как с той аглицкой блохой, которую тульский «Левша подковал. Машина в целом ничего была, однако на наших родимых ухабах задний мост англичанина не выдерживал. И броня — с двухсот саженей пуля насквозь…

— А башни? — с упреком напомнил Петрович. — А корма?..