Звездный час. Повесть о Серго Орджоникидзе

Десятое октября тысяча девятьсот семнадцатого года. Вечер. Старый петербургский дом на набережной Карповки. Просторная — в пять комнат — квартира. Хозяин квартиры Галина Константиновна Суханова, работающая, в секретариате ЦК, расставляет на обеденном столе стаканы со стеклянными блюдцами, досадует: самовар не успела поставить, встречает «гостей». Можно вообразить сколько хлопот ей доставило предстоящее заседание ЦК. Верно, целый день носилась — провизию закупала, стряпала. Окно в столовой одеялом занавесила: первый этаж.

Душновато, но уж лучше в такой духоте, чем на приволье Разлива.

Басовито, мягко, уютно пробили часы.

Вроде бы все расселись? Яков Михайлович — во главе стола, на председательском месте, Дзержинский, Зиновьев, Сталин, Бубнов, Каменев, Ломов, Сокольников, Троцкий, Урицкий. Кандидат в члены ЦК Яковлева взялась вести протокол. А где же Коллонтай? Женщина верна себе, даже если она — член ЦК. Опаздывать на такое заседание! Не случилось ли что?.. Слава богу, вот и она.

Когда хозяйка вводит ее в столовую, Александра Михайловна жмурится от света громадной люстры — этакого стеклянного зонта на цепях. Оглядывает сидящих у стола — на обитых стульях, на диване с чехлом, на качалке. Сталин подвигается, уступая место. А это кто же такой справа от нее, напротив Свердлова? Одет под рабочего, чисто выбрит, в парике…

— Что, не узнали? Вот это хорошо!

— Владимир Ильич!

— Константин Петрович, о вашего позволения…

С особым радушием покивав Александре Михайловне, Каменев, устроившийся на диване возле Зиновьева, продолжал балагурить:

— Скажите, Александра Михайловна, мы не производим впечатления заговорщиков? — Небольшой, с рыжеватой острой бородкой, он говорил с откровенной иронией, энергично жестикулируя. — Мне кажется, именно так собирались бланкисты.

Ленин встал, как бы пресекая прекраснодушие и суесловие. Обратился к Каменеву, продолжая прерванную перепалку:

— Презабавно шутить изволите, но вряд ли уместны подобные сравнения вообще и тем более сейчас. Кстати, восстание, чтобы быть успешным, должно опираться не на заговор, не на партию, а на передовой класс.

Поднялся Свердлов:

— Прошу внимания. Вы затронули основной вопрос, а он у нас четвертый и порядок дня обширнейший.

Яковлева занесла карандаш над листами большом блокнота.

— Итак, — продолжил Свердлов. — Румынский фронт. Литовцы. Минск и Северный фронт. Текущий момент. Областной съезд. Вывод войск.

С тремя первыми вопросами покончили относительно быстро.

По четвертому, основному…

«Слово о текущем моменте получает т. Ленин», — записала в протокол Яковлева.

Свердлов сердито покосился на нее — и она тут же старательно зачеркнула фамилию докладчика.

— Слово Константину Петровичу…

Помешкав, Ильич начинает:

— Приходится констатировать, что с начала сентября замечается какое-то равнодушие к вопросу о восстании. Между тем это недопустимо, если мы серьезно ставим лозунг о захвате власти Советами. Поэтому давно уже надо обратить внимание на техническую сторону вопроса. Теперь же, по-видимому, время значительно упущено. Тем не менее вопрос стоит очень остро, и решительный момент близок. Положение международное таково, что инициатива должна быть за нами. То, что затевается со сдачей… Питера, еще более вынуждает нас к решительным действиям. Политическое положение также внушительно действует в эту сторону. Третьего — пятого июля решительные действия с нашей стороны разбились бы о то, что за нами не было большинства. С тех пор наш подъем идет гигантскими шагами…

— «Гигантскими»! — Каменев саркастически вздохнув и позволил пружинам дивана слегка приподнять себя. — Всеобщий абсентеизм и равнодушие!

— Прошу не перебивать докладчика. — Свердлов обернулся, не сдержался, добавил: — Все зависит от того, кто и как смотрит. Один смотрит на воду и видит лужу, другой звезды и луну. Продолжайте, Константин Петрович.

— Абсентеизм и равнодушие масс, — подхватил Ленин, — можно объяснить тем, что массы утомились от слов и резолюций. Большинство теперь за нами. Политически дело совершенно созрело для перехода власти…

Его настрой перешел к слушавшим, подчинил, захватил. По долгому опыту они знали: в решающие моменты он, считая на миллионы, не упуская из виду единицы, предугадывает движения целых классов людей и вероятные зигзаги истории, словно они записаны на клочке бумаги, по которому бегает его карандаш.

— Смелость — начало победы, утверждает Плутарх. Смелость, смелость и еще раз смелость! — Громыхнув стулом, вышел из-за стола, заходил вдоль стены с портретом Некрасова. Туда — обратно, туда — обратно, головой пересекая полосу прозрачной тени, падавшей на стену от бисерной бахромы люстры. От угла с этажеркой — к двери, от двери — к углу с этажеркой.

Да, он вполне отдавал себе отчет, что поднять восстание в нынешней обстановке — значит все поставить на карту. Оп страшился и не страшился риска. Страшился и не страшился, ибо знал: восстание неизбежно, оно победит, потому что успеха достигают только твердые и последовательные.