Звездный час. Повесть о Серго Орджоникидзе

Люди, замечательные силой воли, замечательны и 1ыистью над вниманием других. Даже Каменев слушал Ленина, не сводя с него глаз. Бубнов, Ломов, Дзержинский, оказавшиеся теперь спиной к Ильичу, повернулись кик по команде, упершись плечами в высокие спинки стульев. Коллонтай, Сталин, Урицкий, сидевшие вдоль противоположной стороны стола, подались вперед, обратившись в слух.

Только Троцкий демонстрировал, будто все, что говорил Ленин, в зубах навязло, и он, Троцкий, вынужден слушать, лишь подчиняясь партийной дисциплине. Не скрывая неприязни к Ленину, вызывающе заложив ногу на ногу и скрестив руки на груди, сидел один в дальнем углу, слегка раскачиваясь взад-вперед в такт словам докладчика, но смотрел мимо него — на лампу, на ее крюк, на лепной карниз потолка.

И докладчик старался не встречаться с ним взглядом, но то и дело посматривал в его сторону. Троцкий также был ему не слишком симпатичен. Человек, который всюду со своим стулом. Никогда еще ни по одному серьезному вопросу марксизма не имел прочных мнений, всегда «пролезая в щель» тех или иных разногласий и перебегая от одной стороны к другой… Подходящее место выбрал: на качалке, да еще загородил дверь. Вряд ли подберешь для него более подходящее место, чем качалка. Всю жизнь туда-сюда, туда-сюда, то святее римскою папы, то грешнее самого дьявола. Отличные организаторские способности, прекрасный оратор, а все-таки не наш. Трудно на него надеяться в трудную минуту.

Вновь, как бы ища поддержки, глянул на Свердлова, на Урицкого, Сталина, Коллонтай, на Дзержинского, Ломова, Бубнова…

Когда он закончил, Каменев привстал с дивана покрасневший, возбужденный:

— Позвольте полюбопытствовать. Что докладчик разумеет под словами «техническая сторона вопроса»?

— Тут гвоздь. Хотя не далее как позавчера я специально писал именно вам об этом. По если возникли неясность, можно и повторить… Необходимо собрать большой перевес сил в решающем месте, в решающий момент, ибо иначе неприятель, обладающий лучшей подготовкой и организацией, уничтожит повстанцев. Далее. Раз восстание начато, надо действовать с величайшей решительностью и непременно, безусловно переходить в наступление. «Оборона есть смерть вооруженного восстания». — Словно подхваченный потоком собственной мысли, он опять поднялся из-за стола, опять заходил-забегал вдоль стены. Штиблеты с почему-то всегда, задранными носами будто катили его: вперед, вперед. Волосы парика свешивались, мешали ему, он откидывал их, открывая лоб, который заставлял смотревших думать не столько об анатомии, сколько о скульптуре. — В применении к России и к октябрю тысяча девятьсот семнадцатого года это значит: одновременное, возможно более внезапное и быстрое наступление на Питер, непременно и извне, и извнутри, и из рабочих кварталов, и из Финляндии, и из Ревеля, из Кронштадта, наступление всего флота, скопление гигантского перевеса сил… Комбинировать наши три главные силы: флот, рабочих и войсковые части так, чтобы непременно были заняты и ценой каких угодно потерь… Слышите? Заняты и ценой каких угодно потерь были удержаны: телефон, телеграф, железнодорожные станции, мосты в первую голову…

Зиновьев с Каменевым переглянулись, но ничего не сказали.

А Ленин продолжал:

— Окружить и отрезать Питер, взять его комбинированной атакой флота, рабочих и войска — такова задача, требующая искусства и тройной смелости. Погибнуть всем, но не пропустить неприятеля…

В просторной столовой стало тихо, тихо.

«Погибнуть всем, но не пропустить неприятеля…»

Сколько времени прошло в молчании? Секунда? Две? Три? Или три минуты?

Вдруг тишину раздробил звонок из передней. Все разом вздрогнули, Троцкий инстинктивно отодвинулся от двери вместе с качалкой. Свердлов кинулся в переднюю:

— Что там, Галина Константиновна?!

— Ну вот! — Зиновьев глянул на Каменева с досадой как человек, чьи опасения, к несчастью, начинали оправдываться.

Каменев только поглубже втиснулся в податливую мягкость дивана, казавшуюся спасительной.

Вернулся Свердлов:

— Успокойтесь, товарищи. Юрий, брат Галины Константиновны, пришел. От Петергофского уездного комитета — для усиления охраны.

Получив от сестры нахлобучку за опоздание, Юрий отправился на кухню и принялся разжигать самовар, Конечно, он слышал из-за двери голоса, и первым — простуженный голос Каменева:

— Я категорически против.

— У нас нет большинства в народе, без этого условии восстание безнадежно. Мы глубочайше убеждены, что объявлять сейчас вооруженное восстание — значит ставить на карту не только судьбу нашей партии, но и судьбу русской и международной революции… — это уже Зиновьев сказал.

На кухне Галина Константиновна разливала чай по стаканам и относила в столовую. Юрий продолжал кочегарить. Дверь в столовую по-прежнему была открыта. Из нее густым слоем выплывал табачный дым и слышалось:

— Когда люди дадут буржуазии запугать себя, тогда, естественно, все предметы и явления окрашиваются для них в желтый цвет.

— Марксистская партия не может сводить вопрос о восстании к вопросу о военном заговоре.