Звездный час. Повесть о Серго Орджоникидзе

— Верно. Башни одна другой мешали — затрудняли ведение флангового огня. И многие машины неприятель поражал со стороны кормы, особенно при разворотах.

Так что пришлось питерским Левшам пораскинуть мозгами, прежде чем «остин» сделался «осей-путиловцем». Подчас прямо на фронте подковывали, перековывали.

— Этот, — Серго дотронулся до внутренней, войлочной, обивки броневика, — надеюсь, перекованный?

— Подымай выше. — Петрович довольно усмехнулся, — Английское только шасси. Перепроектирован и бронирован на Путиловском. Сталь — ижорская, никакая нуля не берет.

— Башни приплюснутые, — продолжил поручик с той же, что и у шофера, гордостью мастерового за мастерового, — установлены так, что ведем фланговый огонь из обоих «максимов» одновременно. Кожухи пулеметов, заметьте особо, прикрыты с боков толстой броней. И вот те — видите шланги? По ним охлаждающая вода из баков подается в кожухи пулеметов. Хоть три часа непрерывного боя — не перегреются. — Ласково тронул коробки с патронными лентами. — И боевой запас в ажуре, и запас хода — двести верст.

— А колеса! Колеса! — опять подсказал Петрович. — Антик!

— Да, это, бесспорно, самое замечательное. Свои, чистокровные «остины» англичане слали нам с двумя комплектами колес — на дутиках и на цельнокаучуковых. Перед боем валяй переобувай.

— Канительщина!..

— А наш, питерский, химик Гусе изобрел легкий упругий наполнитель, вроде губки, шины мягкие, а пуль не боятся. Слыхали, наверно, гуссматики?

— Не устоять Керенскому и батальону женскому! — Серго сладостно вздохнул. До чего прав был Ильич, когда еще в Разливе требовал сосредоточить внимание на боевых кораблях и броневых дивизионах.

— Еще лучше машины есть, — расхвастался Петрович. — Путиловские взяли да поставили нашего «осю» на гусеницы.

— Подковали заново! — засмеялся поручик. — Бесконечной лентой «кегресс». Передние колеса уширили, катки поставили перед ними, а вместо задних — гусениц

— Прешь на нем, — мечтательно потянулся шофер, окоп — тебе не окоп, ров — не ров, рогатка — не рогатка. Одно слово — утюг. Да еще башня новая — по аэропланам бьет хоть ты ну…

Мимолетный разговор, а как заинтересовал! Может еще пригодится, еще вспомнится Серго Орджоникидзе?

Хмурый, промозглый вечер. Не то дождь моросит, то из-под колес брызжет, не то с Невы сыплет. Ничего! Этот день октября останется Октябрем с большой буквы… Идут броневики по набережной — к Зимнему. До чего захватывает, до чего упоителен бег машины! Да-а… Грузин может стать на колени только перед матерью и перед водой, чтоб напиться, — больше ни перед кем, ни перед чем, ни за что не станет, даже перед любимой женщиной. Но перед этой машиной…

Ловко, сноровисто работает шофер. Через несколько часов, уже ночью, он с остальными делегатами самокатчиков, вместе с Серго, еще не остывший от боя, придет и Актовый зал Смольного на заседание съезда Советов. И в протоколе съезда запишут:

«Под необузданные взрывы восторга огромного роста самокатчик с двумя Георгиевскими крестами заявил: Среди геройского третьего батальона нет никого, кто согласился бы пролить братскую кровь. А господину главноуговаривающему Керенскому даем предупреждение — не трожь съезд Советов и Военно-революционный комитет! Кишки выпустим!!»

Это будет через несколько часов, после штурма Зимнего. А сейчас… Споро, сноровисто работает шофер. Руки, ноги — все в действии: штурвал, рычаг переключения скоростей, конус, газ… Впереди постреливают. Петрович опускает лобовые щитки.

— Гаси внутренний свет. Готовьсь!

— Правая башня готова!

— Левая башня готова!

Мурашки подирают по спине. Не от холода, нет, не от озноба… В смотровую щель Серго видит несущуюся навстречу набережную, Неву, Николаевский мост, освещенный прожектором крейсера. Вот и сам крейсер — слева. У носового орудия хлопочут комендоры. Вновь, как недавно, в Разливе у Ильича, подумалось: что такое, в сущности, революция? — Работа, работа и еще раз работа…

Во мгле за мостом, над Петропавловской крепостью, забагровел сигнальный огонь. Девять часов сорок минут.

Гром покачнул броневик так, что шофер с трудом удержал его на курсе; Из носового орудия «Авроры» грянул сгусток пламени, полыхнул в чугунных водах, в окнах Зимнего дворца. Огненное облако окутало корабль. Зарево покачнуло Медного всадника, все небо над Питером, всю землю…

Гражданская война для Серго началась, а вернее продолжилась уже на следующий после взятия Зимнего день. Керенский, бежавший из дворца перед самым штурмом, двинул на Питер казаков генерала Краснова. В тылу революции юнкера, сумевшие захватить три броневика, подняли мятеж. Рабочие, солдаты, матросы-балтийцы делали патроны, снаряды, строили баррикады проволочные заграждения, рыли окопы. Возник первый фронт первой Советской республики. В ночь на двадцать девятое октября положение стало критическим. Казаки Краснова под колокольный звон заняли Гатчину и Царское Село. Керенский объявил:

— Всем, всем! Большевизм распадается, изолирован и как организованная сила уже не существует.

Ленин вызвал Серго, только что вернувшегося в Смольный с подавления мятежа юнкеров, и Мануильского: