«По военной дороге шел в борьбе и тревоге боевой восемнадцатый год…» За этот головокружительный год произошло столько событий, сколько никогда, ни за один иной в истории не происходило. Первый год революции, Советской власти… В декабре белая армия, поддержанием Антантой, обрушилась на Красную Армию, сосредоточенную у Владикавказа и Грозного. Серго метался с одного критического участка на другой. Обороняться во что бы то ни стало! Мы должны сохранить нефть для Советской России: Грозный и Владикавказ должны быть в наших руках.
Из ста тысяч бойцов Одиннадцатой армии сыпным тифом болели пятьдесят тысяч. То же самое и среди мирных жителей. Зима загоняла здоровых в одни помещения с больными. На борьбу с эпидемией пришлось мобилизовать женщин-работниц. Но не спасало никакое самоотвержение: санитарки заражались, падали. Ежедневно по улицам Владикавказа уносили сотни гробов. Город наводнили беженцы. Голодные, обмороженные, оборванные, они быстро съели все запасы и скитались в тщетных поисках крова, хлеба. Торговые ряды и базары — шаром покати. Спекулянты продавали продукты из-под полы и только за царские деньги. Оживилась затаившаяся было контра. По ночам в городе постреливали.
Новый, тысяча девятьсот девятнадцатый год Серго встречает в бою. Двадцать четвертого января телеграфирует:
«Москва, Кремль, В. И. Ленину.
X армии нет. Она окончательно разложилась. Противник занимает города и станицы почти без сопротивления. Ночью вопрос стоял покинуть всю Терскую область и уйти на Астрахань. Мы считаем это политическим дезертирством. Нет снарядов и патронов. Нет денег. Владикавказ, Грозный до сих пор не получали ни патронов, ни копейки денег; шесть месяцев ведем войну, покупая патроны по пяти рублей… Будьте уверены, что мы все погибнем в неравном бою, но честь своей партии не опозорим бегством. Среди рабочих Грозного и Владикавказа непоколебимое решение сражаться, по не уходить. Симпатии горских народов на нашей стороне. Дорогой Владимир Ильич, в момент смертельной опасности шлем Вам привет и ждем Вашей помощи».
Телеграфирует Серго и командованию Одиннадцатой армии:
«Мы решили умереть, но не оставлять свои посты. Если что-нибудь у вас уцелело, идите нам на помощь. Чечня и Ингушетия вся поднялась на ноги. Я уверен что оставшиеся верными рабоче-крестьянской России товарищи предпочтут умереть на славном посту смерти в астраханских степях».
Но основные части Одиннадцатой самовольно отходили на Астрахань. Семь дней, семь ночей отбивались рабочие и оставшиеся на позициях красноармейцы. От фронта до штаба чрезвычайного комиссара — сто пятьдесят шагов. Из Грозного на подмогу пришел рабочий полк. Непроглядной вьюжной ночью Серго направил его в Беслан, а утром воротился только один раненый боец в Ольгинском засада, весь полк уничтожен. Серго понял что это — последняя капля. Целеустремленность и терпеливость, помогавшие ему переносить невзгоды, не помогали, однако, не чувствовать их. Подавленный, под обстрелом, въехал он на открытом автомобиле в обреченный город. Эх, если бы патроны!.. Еще недавно он покупал их вот здесь.
С юности любил бродить по базарам — любил их неукротимое движение, хлесткий говор, пестрое многолюдство, яркую россыпь товаров, по которой всегда можно определить, как, чем жива округа, съехавшаяся торговать. Базар в известной мере и лицо города. Каково-то оно сейчас? В былые дни на этом самом месте сияли развалы серебряной и медной чеканки, глянцевито-черные чувяки и молочно-белые бурки, арбузы, дыни, груши, кукурузное зерно, фасоль всех оттенков, орехи всех сортов. Торговцы, поджав ноги, сидели у порогов, дымили трубками, которые, казалось, никогда не погаснут. Теперь… Даже Терек как будто затих — только швырял и швырял пенистые брызги, которые на лету превращались в лед. Канонада. Пыль над развалинами — не унять ни снегопаду, ни туманной мгле. Костры, палатки на улицах, брошенные орудийные передки. Окоченевшие бойцы, беженцы, сестры милосердия, Все устремлено к Военно Грузинской дороге. Раненые, тифозные кричат, когда санитарные двуколки подкидывает на расстрелянной мостовой. По слухам, ночью деникинские лазутчики напали на один из госпиталей, перебили всех раненых.
Путь колонны пересекает телега-платформа на дутых шинах: груда окостеневших трупов — должно быть, умершие от тифа. Все босые — со всех успели поснимать сапоги. При виде этой телеги бойцы останавливаются, пропускают ее, тяжелораненые смолкают на время.
Хорошо, что Зину и Арусяк Петросян, сестру дорогого друга юности Камо, успел отправить в селение Барсуки. Последний аккорд обороны. Ночью от станции отходит паровоз, толкая цистерну с нефтью. Впереди нарастает грохот идущего навстречу бронепоезда. Нефть подожжена, цистерна отцеплена. Разгон — тормоз. Паровоз уходит назад. А огненный смерч несется под уклон — лоб в лоб вражескому бронепоезду…