Звездный час. Повесть о Серго Орджоникидзе

Повсюду в селениях письмо чрезвычайного комиссара обсуждают, одобряют, принимают как руководство к действию — Серго организует партизанскую войну. В результате ее… Впрочем, о том лучше спросить у Деникина. Если ворота обширнейшего, богатейшего края, ключ и нефти обошлись генералу в тридцать тысяч жизней, то уже «покоренный» Северный Кавказ, по его мнению, стал кипящим котлом, приковал к себе еще пятнадцать тысяч отборных войск, чтобы хоть как-то поддерживать порядок вдоль основных путей сообщения. И это в то время, когда каждый солдат необходим позарез для наступления на Москву. Ни в марте, ни в апреле, ни в мае чрезвычайный комиссар не пойман. Где же он? Что с ним? По слухам, выехал к Ленину для доклада о положении на Кавказе.

Два месяца «кругосветки» из-под Владикавказа к Астрахани… Еще неделя — и Серго поздним июльским вечером, скорее, уже полночью идет по кремлевскому двору, чувствуя тепло Ильичева локтя, радуясь чистому, доброму небу над Москвой.

— Какое счастье, что живы! — посреди разговора вдруг вырывается у Ленина. — Мы с Надей считали вас погибшим. Полгода никаких вестей! Подавлены? Измучены?

Неуважением к нему было бы прикинуться бодрячком, бойко рапортовать, бравировать. Серго уходит от прямого ответа, продолжает говорить по делу — только по делу:

— На Северном Кавказе мы столкнулись с политической ситуацией в высшей степени сложной. С одной стороны, многоземельное, зажиточное, в прошлом пользовавшееся всеми правами казачество, если можно так выразиться, «народ-помещики». С другой стороны, инороднее население и горцы, безземельные и бесправные я прошлом… При первых же попытках проведения земельной реформы казачество стало во враждебную позицию по отношению к Советской власти…

— Безусловно, гражданская война, и тем более гражданская война — такое же продолжение политики, как любая война, — Ленин грустно, доверительно пожаловался: — Да-с, доложу я вам! Деникин осатанел, спит и видит себя въезжающим в белокаменную на белом коне. Двадцать четвертого июня, когда вы плыли по Каспию, занял Белгород, двадцать пятого — Харьков, двадцать девятого — Екатеринослав, Новохоперск…

— Отдохнуть бы вам хоть немного, Владимир Ильич!

— Совсем не могу спать. Хожу, хожу вот так… Оставлен Царицын — дверь в хлебные амбары Юга…

— Вы сжигаете себя, Владимир Ильич!

— А разве дело не стоит этого?.. Да, дорогой товарищ Серго, либо — либо, середины нет, положение страны дошло до крайности… И все-таки! И однако!.. Рождение человека связано с таким актом, который превращает женщину в измученный, истерзанный, обезумевший от боли, окровавленный, полумертвый кусок мяса. Но согласится ли бы кто-нибудь признать человеком такого «индивида», который видел бы только это в любви, в ее последствиях, в превращении женщины в мать? Кто на этом основании зарекался бы от любви и от деторождения? Наступил один из самых критических, но всей вероятности, даже самый критический момент революции…

— Что же делать?

— Учиться и научиться побеждать. Сам учусь и вам советую. Для начала садитесь за доклад Совнаркому. Ну, скажем, так: «Итоги…» Нет, проще: «Год гражданской войны на Северном Кавказе». Готовим письмо ЦК к партии «Все на борьбу с Деникиным!». Ваш опыт будет кстати для всех, и для вас в особенности. За битого двух небитых дают. Действуйте…

Старательно усваивает Серго ленинскую науку побеждать. Не случайно на одном из его писем Ильич замечает:

— По отзывам и Уншлихта и Сталина, Серго надежнейший военный работник. Что он вернейший и дельнейший революционер, я знаю его сам больше 10 лет.

Наступает тысяча девятьсот двадцатый год. Постановлением ЦК Российской Коммунистической партии (большевиков) Орджоникидзе назначается председателем Бюро по восстановлению Советской власти на Северном Кавказе. Приказом по фронту — председателем Северокавказского революционного комитета. Решением Политбюро вводится во вновь созданное Кавказское бюро ЦК РКП (б).

Протокольные записи… И то нелегко перебрать, перечислить должности, которые он занимает. А ведь надо не просто занимать… Впрочем, никогда он не был кабинетным сидельцем — это претило его натуре. Стремился, по Ленину, быть в гуще, уметь подойти, знать настроения, знать все.

— В революции не шутят, а жизнь ставят на карту. Или драться в бою за свое право, или идти на сторону врагов! — Так обращался он к другим, потому что так же обращался и к себе. На собственном опыте убедился в бесспорности ленинского утверждения о том, что любая революция чего-нибудь стоит, лишь когда умеет защищаться. Защищал свою революцию — и собственной жизнью, и жизнями других, вверенных, вверившихся ему, и углем, и нефтью, и чугуном, и хлебом, хлебом, хлебом.