Звездный час. Повесть о Серго Орджоникидзе

Правда могущественнее всего, но подчас и обиднее всего. Болезненно относился Сталин к этой характеристике, долго не разрешал публиковать, настойчиво подчеркивал, что он лишь скромный ученик великого Ленина.

Не знает он жалости. Немало врагов у него повсюду. Тяжек его воз. Идейная жизнь — самая интересная, самая полная, но и самая сложная, противоречивая. Сталин далеко не свободен от пристрастий, увлечений, промахов. Однако… Его доверием и дружбой Серго гордится, ревниво бережет их, боится потерять. Не любит, когда о Сталине говорят панибратски, фамильярно, снисходительно. Сталин — авторитетен в партии. Развенчивать его все равно что разоружаться. Но и принимать безоговорочно — значит загонять болезнь вглубь. Промолчать сейчас — значит поступиться своими принципами. И Серго атакует:

— Храм Христа Спасителя сносим, а зачем? Одни век за веком строят, а другие смаху!.. Давайте и Кремль расколошматим?

— Не стоит. А вот орлов на башнях изволь заменить… Что у тебя еще?

Но Серго не унимался:

— Рамзин вел политику омертвления капиталов, но куда ему?! Никто, ни один враг не способен причинить нам столько вреда, сколько мы сами себе причиняем!

— Тут, пожалуй, ты прав…

— Я пришел обговорить твое выступление, Сосо, уточнить…

— Уже уточнил. Иди. Я тебе отвечу там.

Дом Московского совета профессиональных союзов празднично украшен. В зале знаменитые мастера, получившие от Серго персональные приглашения, директора заводов, главные инженеры, секретари парткомов, крупнейшие конструкторы, академики. Серго доволен своей идеей — кажется, удалась Первая Всесоюзная конференция работников социалистической промышленности. Бессменно председательствуя шестой день подряд, он остался в шубе, накинутой на плечи, в высоких бурках, хотя в зале довольно тепло. Два года минуло после операции, а вот поди ж ты. То в жар бросит, то знобит, и ноги никак не забудут о кандалах.

На людях он чувствует себя как рыба в воде. А тут еще такие люди! Рад каждому лицу…

Банников — строительство Уралмаша.

Веденеев, Роттерт, Винтер — Днепрострой.

Сафразян, Дыбец — Нижегородский автозавод.

Гугель — Магнитка.

Гвахария — Макеевка.

Бардин, Франкфурт — Кузнецк.

Свистун — Харьковский тракторный.

Весник — Кривой Рог.

Отс — Путиловский завод, ныне Красный Путиловец.

Грабин — орудийное конструкторское бюро.

Ванников — Тульский оружейный завод.

Лихачев, Тевосян, Завенягин, Емельянов, Банков, Павлов, Ильюшин, Поликарпов, Туполев, Архангельский, Сухой, Серебровский, Бутенко, Котин, Кошкин, Лебедянский, Струмилин, Чубарь, Федоровский, Графтио, Косиор, Обручев, Иоффе, Александров, Губкин, Бах, Кржижановский, Ферсман, Карпинский…

«Прав Чехов — богата Россия хорошими людьми! Как здорово, что стольких знаю, что своей властью могу делать им добро — хотя бы добрым словом… Кто сказал, что не люди делают историю? Эти люди все сделают. Главное наше природное богатство, которое надо ценить и беречь пуще ока…»

Позади возникает некое движение: Сталин приехал!

Задвигались, загромыхали сиденьями… Властно раздвигает окруживших, решительно шагает к трибуне. Достает из кармана аккуратно сложенные листки. Запускает большой палец за борт френча, опираясь другой рукой о край трибуны. Пристально осматривает хоры, боковые ложи, ни на ком не задерживая взгляд. Наконец поднимает правую руку:

— Товарищи!

И шум попыхивает снопа. Все хотят получше рассмотреть, услышать. Задние тянутся к трибуне, выглядывают из-за спин.

Сталин смотрит на Серго, точно требует: «Уйми же их». Еле заметно улыбается в усы. Орджоникидзе трогает колокольчик. Сталин говорит. С легким акцентом. Дикция четкая. Речь неторопливая. От текста по обыкновению не отступает, но кажется, что рассуждает вслух, не придерживаясь написанного. Говорит о слове, данном собравшимися, — выполнить пятилетку по основным, решающим отраслям не в четыре, а в три года. Слово большевика — серьезное слово. Но мы научены горьким опытом. Мы знаем, что не всегда обещания выполняются. Не хватает умения использовать наши богатейшие возможности. Не хватает умения правильно руководить. Он говорит так, словно продолжает прерванный спор с Серго, все время обращается к нему: