Звезды над болотом

Потом, уже стоя в дверях, вдруг удивленно спросила:

– Послушайте, юноша, а почему вы не бежите?

– Откуда и куда?

– Из Пинеги, вестимо… А куда – мир велик. Поражаюсь я вам, честно говоря. Ведь так можно опухнуть от безделья. Неужели вам самому неохота вдохнуть свободы? Разгуляться? Разбежаться? Разбиться?.. Когда же еще бегать, как не сейчас?

– А почему вы меня об этом спрашиваете?

– Потому что я знаю – у вас нет денег… для побега. Но они имеются у меня. И я все время жду: когда вы их попросите?

………………………………………………………………………………………

Самым активным помощником Эльяшевой в ее смелом начинании сделался уездный секретарь Вознесенский. На окраине города, среди болотистых пожен, где был выгон коровий, вырос домина с трубой кирпичной. А когда дым пошел из этой трубы, когда в котлах забурлили щи с кашей, когда каждому пришедшему крошили мясо в щи, а кашу поливали усердно маслицем, – вот именно тогда канцелярская машина губернии, со скрипом повернувшись, совершила оборот бюрократического колеса, и… в Пинеге появилось новое лицо.

– Ротмистр Гамсахурдия! – представился Эльяшевой молодой и обаятельный человек в жандармском мундире.

– Милости прошу, господин ротмистр, – отвечала ему Екатерина Ивановна. – Вас, наверное, прислали не просто так?

– «Просто так» мы никуда не ездим, мадам. У нас прогонных денег «просто так» не получить.

– Жаль мне, если вы за сотню верст приехали киселя хлебать. Дам я вам попробовать бесплатных щей и каши… Лица официальные на Руси, как я заметила, обожают, когда их кормят бесплатно.

Ротмистр Гиго Гамсахурдия безо всякой иронии согласился:

– Отлично. Почему бы и не попробовать?

За раздачею пищи в столовой для голодающих мужиков и нищих следил Никита Земляницын, и Гамсахурдия спросил:

– Этот человек тоже служит у вас?

– Да. Метрдотелем.

Ротмистр остался доволен и щами и кашей.

– Великолепно, мадам, – сказал он. – Немножко бы поперчить. Но это, конечно, дело вкуса. Я человек горячий, восточный…

Эльяшева отвечала жандарму, вся настороже, в готовности:

– Надеюсь, после снятия пробы у вас нет дел до меня?

– Увы, мадам. Имеются.

– Прошу! – И она провела его в свою конторку.

– Все бы ничего, – заявил ротмистр в разговоре. – В конце концов каждый на Руси сходит с ума по-своему, и нам, корпусу жандармов его величества, абсолютно безразлично – кто и как тратит свои деньги…

– Уже интересно! – прищурилась Эльяшева. – Живописуйте и далее. Я слушаю вас, как мед пью.

– Но вот что настораживает нас, мадам… Зачем вы к своей филантропии приобщили и ссыльного? Притом – политического? Хорошо ли это? Здесь мы усматриваем наличие некоторой тенденции в пропаганде… А что вы скажете?

Эльяшева, подумав, сказала:

– Политика в другом! Мне кажется, когда народ сыт, то и бунтовать не станет. А зачем вам нужно обязательно видеть мужиков голодными, если уже нашлась такая дура, как я, которая готова кормить весь уезд бесплатно? Я жду теперь от вас объяснений.

Ротмистр сразу изменил тон:

– Мои объяснения выслушают в Архангельске, в губернском жандармском управлении… Впрочем, спешу заверить, что ваше имя не вызывает в губернии никаких сомнений. Но вот окружение ваше… да! Как вы сами этого не замечаете?

– Если иметь в виду ссыльного господина Земляницына, то один он еще не способен создать для меня «окружения». Я и сама вполне самостоятельна в своих мнениях и влиянию других лиц не подвластна. Мне нравится быть хозяйкой и решать все самой!

– Похвально, мадам! Но вашим помощником в заведении столовой для черни является еще и этот господин… из духовных… как его? Вознесенский, не так ли?

Последними словами жандарм внес в душу женщины тревогу, и эта тревога не ускользнула от ястребиного ока ротмистра.

На этот раз Эльяшева отвечала медленно, процеживая каждое слово:

– Если вы, ротмистр, все уже досконально знаете, то, надеюсь, вам отлично известно и то важное обстоятельство, что господин Вознесенский не ссыльный, а уездный секретарь. Своего рода – местный столп власти!

– Так-то оно так, – согласился ротмистр. – Но вы плохо осведомлены, что этот «столп», как вы о нем изволили выразиться, будучи управляющим винным складом в Шенкурске, расхитил тысячу двести двадцать рублей… с копейками!

– Вознесенский известен тем, что даже взяток не берет; не мог он этого сделать.

– Взяток не берет, мы это знаем. Но он расхитил казенные деньги по акцизу. Он сюда тоже сослан как ненадежный. Будучи же в Архангельске под следствием, этот господин публично, в присутствии чинов полиции, поносил государя императора… за что и сидел восемь месяцев в губернской тюрьме. Вот оно, ваше окружение!

Екатерина Ивановна вконец растерялась:

– В последнее я могу поверить, ибо Аполлон Касьянович человек невоздержанный. Он мог кричать любую глупость на стогнах империи под влиянием делириум тременс, а проще говоря – под влиянием винной горячки. Но я не верю в другое… в растрату!

– Начет по казне с Вознесенского еще не снят, – объяснил Гамсахурдия. – Секретарь до сих пор казне должен… И в любой момент дело можно возобновить, а тогда он пойдет по этапу.

Ротмистр встал и подтянулся: