Звезды с корицей и перцем

Простыня с еe стороны была холодной, вмятина на подушке почти разгладилась. Словно она и не спала здесь. Пропали одежда и сумочка. В ванной – никаких следов.

Рикард выскочил в коридор.

– Мориса!

Постоял, слушая оглушительную тишину. Огромный и, по сути, не родной ему дом никогда ещe не казался таким пустым.

В коридоре было сумрачно. По полу тянулась косая полоска света из двери в кабинет. Вчера Рикард водил туда Морису. Вспомнить бы, затворил он потом дверь или нет…

Дeрнул створку на себя, распахнул во всю ширь. Никого. Но на письменном столе, посреди широкой столешницы, что-то белело. Два светлых островка на поверхности лакированного тeмно-орехового моря.

Письмо Сеалы он узнал сразу: только она пользовалась такой плотной розоватой бумагой. Нижний ящик оказался выдвинут, в щель была видна стопка конвертов того же цвета. На некотором расстоянии от письма, на непонятно откуда взятом скукоженном клочке, стояла крохотная пробирка. Из неe, как цветок из вазы, торчала шпажка от канапе.

Рикард взял пробирку в руки, и клочок лениво свернулся в трубочку. Блокнотный листок, пожелтевший и ветхий. Рикард расправил его. И уставился на торопливую запись, сделанную химическим карандашом, отказываясь узнавать собственный почерк.

Через мгновение листок выпорхнул из его пальцев, а сам он, качнувшись назад на бессильных ногах, упал на стул и выдохнул, не в силах поверить:

– Леля…

У «Альбатроса» он был через тридцать пять минут. Двадцать из них пробирался по улицам Сётстада в утреннем потоке машин, обходя неповоротливые колымаги местных – и в груди всe сильнее клокотала злость.

Широкое крыльцо под трeхъярусной аркой. Зеркальный вестибюль. Рыжеусый консьерж. И новость, от которой все мысли разом вымыло из головы: эра Муар съехала накануне. Куда – неизвестно.

Он спросил, нельзя ли взглянуть на освободившуюся квартиру, и через полчаса агент домовладельца уже водил его по изящно обставленным комнатам на последнем этаже. Вид с террасы был потрясающим. Рикард представил себе, как Мориса стоит у перил, любуясь закатом, а ветер развевает еe волосы. Задержался в дверях спальни, глядя на кровать, на которой она смотрела свои одинокие сны. Потом зашeл в пустую комнату, залитую светом из огромных окон, – агент назвал еe танцевальным залом.

– Сюда полагаются кресла и диваны. Прежняя жилица просила полностью освободить зал, но мы можем вернуть обстановку в любой момент. Также за дополнительную плату может быть установлен рояль фирмы «Вандеркланг»…

Здесь она держала свой таинственный прагмат, догадался Рикард. А теперь его нет. Значит, это раскладушка. Редкая штука, из тех, что всe время испытывают оператора на прочность. Неудивительно, что Мориса достигла такого мастерства.

Рикард спустился вниз, чтобы расспросить консьержа. Оказывается, вещи из квартиры вывезли ещe несколько дней назад, и за пару серых сторрианских купюр рыжеусый согласился вспомнить название компании, которая предоставила грузчиков и транспорт. Ещe он сказал, что у эры Муар была горничная, невзрачная и нелюдимая девица в очках, исчезнувшая вместе с хозяйкой. Как еe звали, консьерж не знал.

Рикард вышел на улицу. Солнце спряталось за облака, и пространство перед домом – с клумбами, кустами, скамейками, прогулочными дорожками и местом для машин сбоку – накрылось тенью, как траурным саваном. Злость в душе уступила место опустошeнности.

Чувствуя себя одураченным, он поехал в центр и зашeл в первое попавшееся кафе. По воле случая, то самое, где они с Морисой встретились после пикника со стрельбой. Сел у стены и спросил коньяка. На длинном лице официанта вздeрнулись брови.

– Кофе, – поправился Рикард. – Покрепче.

Он сам поучал Морису, что пить за рулeм дурной тон. Тем более с утра. Тем более в месте, куда бабушки водят внуков есть мороженое.

За их с Морисой столиком как раз сидела типичная смайянская бабушка: на закрученных в узел полуседых волосах соломенная шляпка-ракушка с линялым бумажным цветком, на ногах чeрные носки. Девушки носят белые, бабушки чeрные. Внук лет пяти не хотел есть ложечкой и лез в мороженое пальцами, бабушка ворча вытирала ему ручонки большим клетчатым носовым платком. Как он когда-то вытирал пальцы Леле.

На низком подоконнике цвели гортензии. За окном шли люди. Молодая женщина задержалась на секунду и, взглянув на своe отражение в стекле, поправила волосы такого же оттенка, как были у Морисы.

Рикард прикрыл веки.

…Он заметил еe сразу, как вошeл – еe нельзя было не заметить. Она притягивала взгляды своим зелeным платьем, обтекающим идеальное тело, отточенной грацией каждого движения и уверенной манерой женщины, знающей, чего она стоит.

– Кто это? – спросил он у Ольса Бескьеда.

– Кто? – не сразу сообразил тот. – Ах, эта…

С такой интонацией говорят о чeм-то вопиюще роскошном, откровенно вызывающем, а главное, возмутительно недоступном.

– Это та самая, о которой трепался старик Хорден.