Звёздная болезнь, или Зрелые годы мизантропа. Том 1

К своему немалому удивлению, Петр заметил в углу американца МакКлоуза. Небритый, синеглазый, в сером коротком пальтишке с задранным воротом и в сдвинутой на затылок фетровой шляпе, какие в Европе перестали носить, пожалуй, еще в довоенное время, американец не мог не обращать на себя внимания. Каким образом он затесался в это общество? Благодаря Луизе? Один или еще с кем-нибудь из обычной гоп-компании? Лица других молодых людей, обступавших МакКлоуза и Луизу, Петру были незнакомы.

Как только Петр потерял американца из виду, тот сам неожиданно подлетел к нему сзади и радостно въехал ему по плечу:

— Пэ! И вы здесь! Как дела, мэн?.. Что-то вы мрачный сегодня!.. Не расстраивайтесь и не обижайтесь, я немного выпил, — нес что-то непонятное американец. — Идемте вон туда… Там осталось шампанское.

Американца кто-то увел наконец в сторону. Петр наблюдал за тем, как еще какой-то незнакомый, рослый тип из той же компании, но постарше МакКлоуза, принялся в открытую увиваться за Луизой. Уже через минуту, отойдя вместе с наглым незнакомцем к столику, куда сносили немытые бокалы, она обменивалась с ним визитками, там же знакомилась с кем-то из сверстниц в джинсах, рваных до умопомрачения. Глаза Луизы сияли от жажды общения. И это восторженное выражение ее лица было так хорошо ему знакомо. В то же время он так и не научился его расшифровывать до конца. Луиза пребывала в своей родной стихии. В этом не могло быть ни малейшего сомнения.

Душная, надышанная атмосфера становилась неприятной. Прогулявшись вдоль прохода, который выводил в еще один просторный зал с застекленной крышей, удерживаемой металлическими стропилами, Петр остановился перед серией картин небольшого формата, которые, как и все остальные экспонаты, представляли собой нечто малопонятное. Банальная вертикальная полоска, какой-то мелкий орнамент… Ему казалось, что холсты чем-то напоминают дешевые обои. Вполне возможно, что это соответствовало действительности. Что, если обыкновенные обои просто наклеить на холст каким-нибудь домашним клейстером, изготовленным из той же, например, рисовой муки? И рисовать не нужно. По центру каждого из полотен автор удосужился вывести хоть что-то собственноручно: где рыбины, где хибарки с трубами дымоходов. А на одном из холстов красовался обнаженный женский стан в духе тех настенных изображений, какие встречаются в школьных туалетах. Судя по нехитрому замыслу, этот мотив должен был воссоздавать драматизм самого женского начала, заключавшийся в прозе домашней жизни, к которой слабый пол оказывался приговоренным, увы, с пеленок.

Как раз одна из представительниц слабого пола, не перестававшая сновать туда-сюда, протянула Петру какой-то лист. Это был список цен на картины. Зачем-то сверив номер из списка с самым крохотным из холстов — на нем изображалась рыбина, — Петр удивленно спросил:

— Всего две тысячи?

— Даже меньше… Если вы хотите купить, могу сделать скидку, — ответили рядом.

— На сколько?

— Могу предложить за тысячу пятьсот.

— Я из любопытства… Хотя куплю, наверное… — обронил он, сам едва ли понимая, зачем это делает.

Не успел он собраться с мыслями, как уже кто-то другой со всех ног летел к нему, держа перед собой шариковую ручку. Кто-то еще ребром приставил к его груди что-то плоское и твердое, чтобы он смог заполнить чек.

На растерянном лице Вельмонт, приближавшейся в его сторону в сопровождении молодой женщины лет тридцати, облаченной во что-то кофейное, Петр издали уловил упрек. Встретив ее взгляд — Вельмонт смотрела на него бескомпромиссно осуждающе, — он понял наконец, что за блажь на него нашла, зачем он раскошелился за ненужный ему холст. Ему хотелось чем-то загладить свою вину перед Вельмонт? Вину абстрактную, расплывчатую. Но Вельмонт тоже, видимо, понимала, в чем дело.

— Я смогу забрать картину с собой? — спросил Петр блондинку в очках, которая и заарканила его списком с ценами.

— Нет, сразу я не могу отдать, — ответила та, тая от непонятного удовольствия. — Только в конце выставки, в конце месяца. У нас такой порядок…

Вечер закончился в китайском ресторане бурными разговорами и бурно завязавшейся дружбой между Луизой и Августиной Вельмонт, а затем столь же бурными оправданиями Луизы насчет МакКлоуза. Она уверяла Петра, что американец попал на вернисаж без ее ведома, потому что был завсегдатаем подобных «тусовок».

Извинялась перед Петром и Вельмонт-старшая — за отсутствие подходящих условий для разговора. Вместе с владелицей галереи за столом оказалось человек десять незнакомых людей, приглашенных на ужин за счет галереи. Как Петр и предвидел, никакого обстоятельного разговора с Вельмонт не получилось…

Худой рукой с перстнем на указательном пальце Вельмонт разлила по чашкам кофе, надела очки и вдруг разразилась упреками: