Звёздная болезнь, или Зрелые годы мизантропа. Том 2

В тот же миг из дома выбежали две белокурые девочки лет десяти, наряженные в пестрые вельветовые платьица. Обе держали в руках по кукле. При виде незнакомца девочки смутились. Схватив мать за руки, они разглядывали представительного, рослого гостя, который сразу же, едва выбравшись из машины, угодил в огромную лужу.

Дюмон оказался темноволосым, невысоким, коренастым мужчиной южного типа. Петра немного поразило выражение его глубоко посаженных зеленых глаз. Он чем-то напоминал Мольтаверна. Та же смесь неуверенности в себе и недоверия к незнакомым людям. Та же беспричинная насмешливость и что-то непроницаемое в выражении лица. А вместе с тем какая-то великовозрастная наивность и даже упрямство. Но в отличие от Мольтаверна, Дюмон не пытался изображать из себя простака.

Хозяева провели его в тесную, незатейливо обставленную гостиную с печкой-камином и американским баром-стойкой, который отгораживал угол тесноватого, но, видимо, всё же главного помещения дома. У стены стоял древний кожаный диван. Над ним висели туристические плакаты, на которых были запечатлены пальмы и морская гладь купоросного цвета.

Девчушек побыстрее выпроводили в сад. Мадам Дюмон скользнула по лицу мужа вопросительным взглядом и предложила приготовить кофе.

Чтобы разрядить атмосферу, Петр похвалил участок, прилегающий к дому, который хорошо просматривался через веранду. За окнами внезапно прояснилось, и глаза вдруг резало от видна ярких и свежих газонов, по всему периметру засаженных елками. Петр поинтересовался, что за лес тянется вдоль дороги, мимо которого он только что проезжал. В ответ на скупые объяснения хозяина Петр признался, что каждый раз, когда ему приходится бывать в северных районах Франции, он не может налюбоваться местным пейзажем. Ландшафт здесь не такой броский, не такой картиночный, как в других живописных местах, но пейзаж чем-то берет за душу.

Так ему и поверили. Дюмон оставался скептичен. И Петр перешел к главному. Повторяя сказанное по телефону, он решил объяснить всё с самого сначала. Инициатива обращения за помощью исходила не от самого Мольтаверна, а именно от него, его адвоката, — Мольтаверн просил этого не скрывать. Однако от себя он считал нужным добавить, что именно дружеская помощь близких и друзей могла повлиять на исход дела сегодня. Ведь «неприятности», постигшие Мольтаверна, толковать можно было и так и эдак. Свидетельства людей, хорошо его знавших, могли сыграть решающую роль. Петр миг помедлил. От его глаз не ускользнуло, что он приводит пару в недоумение, особенно хозяйку дома.

Как тут же выяснилось, и к немалому удивлению Петра, Дюмоны впервые слышали о том, что у Мольтаверна были какие-то нелады с правосудием. В полнейшем неведении они пребывали и по поводу того, какой он ведет образ жизни. До сих пор они были спокойны за Мольтаверна, были уверены, что у него есть постоянная работа, хотя в силу своих заскорузлых холостяцких привычек он и не мог якобы определиться с жильем и был вынужден постоянно менять адрес местожительства. Точнее говоря — гостиницы, как объяснил Режис Дюмон. До сих пор он был уверен, что Леон снимает номера на постоянной основе и иногда даже с пансионом. Еще недавно Мольтаверн регулярно их навещал. В каждый свой приезд он заваливал всю семью подарками…

Все трое какое-то время молчали. Могли ли они доверять друг другу? Правда ли всё только что сказанное? С чего теперь начинать?

Прямота — это казалась Петру наиболее адекватной тактикой. И он заговорил об интересующем его эпизоде из прошлого Мольтаверна, который выпадал на период их совместной с Дюмоном службы в Легионе, когда их подразделение попало в Чад. Речь шла о случае с несовершеннолетней девочкой. Местный житель как-то предложил легионерам в обмен на армейский паек свою дочь, что привело к бурной ссоре.

— Да ничего подобного! Откуда вы всё это взяли?! — взорвался Дюмон. — Я отказываюсь говорить на эту тему…

— В этом нет ничего ужасного… — заверил Петр, удивляясь бурной реакции, но вместе с тем понимая, что это вызвано не просто нежеланием оказаться замешанным в какую-либо темную историю, связанную с Легионом, но какой-то более глубокой личной причиной; Мольтаверн реагировал точно так же — наотрез отказывался обсуждать жизнь Легиона с посторонними.

По лицу хозяйки опять прометнулась новая тень недоумения. И это опять не ускользнуло внимания Петра. Муж не всё ей рассказывал? Петр понимал, что допустил просчет. Такой разговор нельзя было заводить в ее присутствии.

Отступать было некуда. Он принялся объяснять, что присутствие Дюмона на слушаниях, его согласие рассказать об этой истории, старой, забытой всеми, прямым свидетелем которой он являлся, могло помочь в защите товарища, даже если факты, о которых идет речь, не имеют прямого отношения к случившемуся с Мольтаверном сегодня.

Петр сознательно преувеличивал: показания Дюмона вряд ли могли что-либо решить в корне. Но в выбранной им линии защиты он считал необходимым использовать все возможности.