Звёздная болезнь, или Зрелые годы мизантропа. Том 2

— Хорошо, ты… Допустим, ты не выдержал, подошел к ней. Что дальше? Что дальше, я тебя спрашиваю?!

— Да нет… Всё не так было, — уперся Мольтаверн. — Я вернулся, значит, в дом и позвал ее.

— Позвал?! — повторил Петр.

— Ну и всё.

— Что она сказала, когда вошла? Шевели языком!

— Она не говорила… Кричать стала.

Петр умолк, смотрел на него странным опустошенным взглядом.

— И давно это входило в твои планы? — спросил он спокойным тоном.

— Да вы что! Вы же знаете, как я к вам отношусь. И к ней… Как к собственной семье. Ребенком ее хоть и не назовешь. Нет, не думайте этого.

— Подлец ты, Леон… Про семью хоть бы не молол, — сказал Петр.

Проглотив упрек, Мольтаверн глупо улыбался. Казалось, что оскорбление доставляет ему удовольствие.

— Врать не хочу. Тебя упекут на годы. Можешь в этом не сомневаться. И когда выйдешь, тебе будет… Сколько лет тебе будет, ты считал?

— Не в первый раз.

— Что не в первый раз? Пятнадцать лет решетки? Да понимаешь ли ты, что это значит — пятнадцать лет? — Петр намеренно преувеличил срок, чтобы проверить, насколько Леон проинформирован о том, что его ждет. — Тридцать два плюс пятнадцать — будет сорок семь… Ну, спишут немного за примерное поведение. Считал ты или нет?! Отвечай мне, мерзавец!

— Не переживайте. Вы бы о себе лучше думали, — пробормотал Мольтаверн.

— Вот что, голубчик… Ты знаешь, зачем я к тебе приехал?

Мольтаверн поднял на него глаза и откровенно ухмыльнулся:

— Нотации читать?

— Нет, ошибаешься. Я принял одно решение. И поверь мне, не легкое для меня решение. Я буду защищать тебя на суде.

Мольтаверн приподнял плечи, сложил кулаки перед собой на столе.

— Час от часу не легче… — пробурчал он, делая вид, что слышит об этом впервые.

— Ты, пожалуйста, сосредоточься, и без этих штучек. Я предлагаю тебе, и даже не предлагаю, я настаиваю…

— Да бросьте вы! Что у вас за кавардак в голове? Даже не надейтесь! Я с Луизой… Я переспал с ней, понимаете вы или нет? Силой, понимаете?

— Нет, Леон! Не всё так просто… Я ее хорошо знаю. Будь на ее месте другая, ты бы…

— Вы ошибаетесь!

Петр взял со стола сигареты, закурил, швырнул пачку Мольтаверну, но тот к сигаретам не притронулся.

— Конечно, я знаю, что она не ангел. И в этой истории, и вообще, — заговорил Петр, не отрывая глаз от стола. — Такой характер… У каждого свой характер. Но чтобы ты не строил себе иллюзий! Я не собираюсь тебя выгораживать. То, что ты сделал, омерзительно, этому нет оправдания. Но я хочу тебе помочь, Леон. В последний раз. Я сделаю так, что ты получишь минимум… Что молчишь? Язык проглотил? Ты у меня в долгу — это ты понимаешь? А за долги надо рассчитываться! У тебя нет выбора! Моя система защиты будет строиться на том, что она спровоцировала тебя. Первое, что ты должен теперь зарубить себе на носу…

— Не рассчитывайте на меня, — перебил Мольтаверн. — Да вы рехнулись!

— Она тебя спровоцировала — ты меня понял? Повтори вслух!

— Дайте мне еще сигарет, если есть, и сваливайте, — сказал Мольтаверн.

— Леон, смотри мне в глаза! — прикрикнул Петр. — Я прекрасно знаю Луизу… живу с ней, жил, можно сказать. И, что тут из себя корчить, для меня нет никого дороже…

— Вот и не корчите.

— На, кури! — Схватив пачку, Петр высыпал на стол несколько сигарет и протянул зажженную зажигалку. — И шевели своими мозгами.

Мольтаверн всё же взял сигарету и закурил. Выпустив дым колечком, он медленно выговорил:

— И как вы всё это собираетесь…

— Что — как? — подстегнул Петр.

— Как она-то к этому отнесется?

— Ах, ты о ней забеспокоился… Это уже не твоего ума дело. Без тебя разберемся.

— Гнусное вы задумали дело.

— Вот что, сейчас у меня нет времени рассусоливать, — Петр открыл портфель, вынул лист бумаги, придвинул его Мольтаверну и швырнул ручку. — Нам нужно написать с тобой одну бумагу. Пиши же, что ты смотришь?!

Леон нехотя взял ручку.

— Я, такой-то, этим заявляю… — Петр стал диктовать текст заявления, согласно которому Мольтаверн выбирал его в качестве своего защитника.

Но Мольтаверн писать отказался наотрез.

Петр был вынужден написать Фон Ломову, что не может приехать в конце месяца, как планировал. Углубляться в объяснения он не стал, сослался на занятость по работе и просил ждать его теперь в августе или, в крайнем случае, в начале сентября, хотя и понимал, что самый подходящий момент для поездки был именно теперь. За время поездки в Москву всё могло отстояться, как в нем самом, так и в других. Более трезвый, холодный взгляд, несомненно, помог бы принять более адекватное решение в отношении Мольтаверна, да и Луизы. Но эти соображения всё же отошли на задний план.