Звёздный свет

Речь Евы заглушил голос мамы:

– Если это тот, с кем тебя познакомила лучшая подруга, то это неподходящая история для Найи.

– Почему? Все было в рамках приличия.

Ama бросила на Еву взгляд, который заставил ее алые губы сомкнуться.

– Что? – спросила я.

– В конце концов, не такая уж и приличная история. – Голос Евы поднялся на целую октаву. – Мне пора проверить Арден.

Я нахмурилась, когда она направилась к столику с напитками.

– Что это было?

– Ничего. – Улыбка мамы стала настолько натянутой, что определенно на что-то намекала. – Итак, ты рассказывала мне о красивых британцах?

– Хм-м… – Я подумала о Грейсоне, его очаровательном сердце и неровных зубах. Хотя я бы не назвала его красивым. Слово «красивый» больше подходило мужчинам с резкой линией челюсти, порочным ртом и проницательным взглядом.

Таким мужчинам, как Адам.

Я искала сходство в лице Тобиаса. Помимо цвета волос, яркости радужки и формы челюсти, отец с сыном были совершенно разными. Цвет лица Адама более глубок, оттенок оливкового настолько темный, что казалось, будто он загорает в свободное от работы время, что я, возможно, и предполагала до того, как столкнулась с Ноа.

Также Адам шире и крупнее Тобиаса, будто кто-то взял отца и увеличил все его черты. Должно быть, чернокрылый неоперенный похож на мать, кем бы она ни была. Как и о моей, о ней никто никогда не говорил.

– Красивые мужчины слишком неприятные, ama.

– И ты говоришь это мне, – вздохнула она, с обожанием глядя на отца.

Там, где Лайла пробормотала бы: «Гадость» – отчасти по привычке и отчасти потому, что в пять лет физическая любовь все еще была отвратительным понятием, – я испустила небольшой вздох. Те чувства, что разделяли мои родители, завораживали.

Пронзительный вздох заставил всех нас обратить внимание на Миру и кошку, гнездящуюся у нее на голове.

Плечи отца тряслись от беззвучного смеха, когда он протянул руку и схватил зеленого котенка за шиворот.

– Почему бы тебе не принести ему клубнику, Lylaleh? Элизианские кошки очень любят фрукты.

Моя сестра откинула длинные каштановые волосы и побежала к кварцевому буфету. Она сорвала горсть клубники и вернулась к детенышу haccoul, прижавшемуся к коричневой замшевой тунике нашего отца.

Крошечный котенок поднял голову и принюхался, но, увидев небольшую толпу, снова прижался к архангелу.

Тобиас хлопнул в ладоши.

– Девочки, встаньте в линию за Лайлой.

Арден протиснулась за моей сестрой, которая встала на колени и прижала тыльную сторону руки к полу, на ее ладони лежала сочная клубника. Apa присел так, что дрожащая кошка оказалась на уровне глаз сестры. Зверек снова принюхался, на этот раз смелее. Держа одну руку на его спине, apa опустил малыша рядом с рукой Лайлы. Котенок схватил клубнику и разорвал ее, будто это живая добыча. Сестра протянула руку и погладила маленькую головку.

Котенок замер, с его морды капал розовый сок.

– Привет, Nitznootz.

– Nitznootz? – спросила я у ama.

– На ангельском это означает «огонек», – прошептала она в ответ. – Лайла и Тобиас придумали имя вместе.

– Это мило.

– До сих пор не могу поверить, что ему удалось поймать haccoul. Мими, наверное, так завидует.

Мими была приемной матерью ama, подлинной Моро, душой, которую я еще не встретила, но уже полюбила. Невозможно это объяснить, но каждый раз, когда думала о ней, как сейчас, я чувствовала запах печенья.

Я часто ловила себя на том, что соотношу запахи с чувствами. Сахар – с любовью. Ветер – со свободой. Дождь – с печалью. Даже одинокая смоковница в углу столовой вызывала во мне чувства – душевную боль.

Как я ни старалась вспомнить ее происхождение, мне не удавалось определить, что именно в минеральной сладости заставляло сердце замирать. Однажды, когда я была в возрасте Лайлы, apa задержался по работе в Элизиуме. Может, я слишком часто ждала его возвращения под этим деревом?

Звонкий смех Лайлы разнесся по воздуху, привлекая не только мое внимание, но и внимание котенка, который терся о ее ноги, издавая мурлыканье, столь же мелодичное, как пение воробья.

Мысль о наших небесных птицах заставила меня вспомнить Адама и то, что он сказал о моем голосе. Очень странный комментарий. Я решила принять его за комплимент, поскольку пение воробьев прекрасно.

– Рейвен не смогла прийти? – Я подняла взгляд на расписной потолок столовой – один из многочисленных проектов мамы.

– Пока нет. – Она не сводила глаз с дрожащей линии маленьких девочек, которая скорее напоминала кривую, поскольку каждая стремилась получше рассмотреть Лайлу с ее новым питомцем. – Но она передает тебе привет.

Учитывая секреты, которые я хранила, лучше, чтобы Рейвен оставалась в Элизиуме.

Мама отодвинула в сторону прядь моих волос, которые от лондонской влажности стали виться.

– Кто подарил тебе этот красивый жемчуг?

Черт. Мне следовало снять серьги и положить в сумку.

– Парень.

– Очень напоминает элизианский жемчуг. – Она нахмурилась. – У этого парня есть крылья?

Мои щеки пылали.

– Может быть.

– И как же зовут этого крылатого парня?