Старый антикварий бесконечно желал, чтоб все его часы прозвонили вместе.
И он, действительно, услышал, как они прозвонили все вместе в час его смерти. Смерть – завершение мечты. В потустороннем мире соприкасаются с тем, чего желали всю жизнь.
Борлюйт погрузился в раздумье, размышляя о самом себе. Он жил до сих пор в мире грез, поклоняясь красоте Брюгге, бывшей его единственной любовью, единственным идеалом, утешавшей его среди горестей безрадостной брачной жизни. Ему надлежало с безграничной любовью сливаться с этими грезами. «Потому что мечта, – думал он, – не мечта, она – реальность, проявляющаяся во всей своей очевидности в час смерти».
Избранник отдыхал. В раскрытое окно не доносилось никакого шума. В немой комнате слышалось только жужжание нескольких мух, черных снежинок. Мухи жужжали торжественно, словно они были посланы сюда затем, чтоб придать молчанию еще большую значительность: самый ничтожный шорох делает молчание еще более величавым. Оно казалось еще молчаливей, смерть – еще больше смертью. Существа, живущие мгновение, заставляли понимать вечность.
Жорис долго вслушивался в жужжание мух. Иногда они подлетали к постели и садились на лицо мертвеца. Они больше не боялись его.
Часть вторая
Любовь
После смерти антиквария, Годлив поселилась у своей сестры, в доме Жориса. Она не осмелилась остаться одна, потому что ее мучили воспоминания о покойнике.
– Чего ты боишься? – спрашивали ее.
– Ничего и всего. Говорят, что мертвые не совсем умирают и возвращаются.
Годлив пугалась своей тени, своих собственных шагов, вздрагивала от ничтожного стука. Когда она подходила к зеркалу, ее силуэт обрисовывался в нем и шел к ней навстречу, как призрак. Особенно она боялась по вечерам. Она превращалась в ребенка, смотрела под кровать, встряхивала драпировки алькова. Ей казалось, что она каждую минуту может ощутить прикосновение трупа.
Страхи после похорон! Кажется, что мертвецу плохо закрыли глаза. В комнате остается легкий неистребимый запах, упорный и приторный: запах смертного пота или восковых свечей.
Покидая старинный дом на улице Черных кожевников, Годлив думала, что ее отсутствие не будет долговременным, она хотела только стереть в своей памяти картины смерти и похорон. Проходили месяцы – она не возвращалась.
Жорис тоже был сильно потрясен этой смертью. Это всегда случается, если присутствуешь при кончине близкого человека. Начинаешь думать о своей собственной смерти. Видишь самого себя лежащим с мертвенно-бледным лицом. Это кажется единственной реальностью, большей, чем шум жизни, честолюбие, печали, дела. Сопоставляешь то, чем есть, с тем, чем будешь. Жорис всегда часто думал о смерти. Иногда он подходил к зеркалу и смотрел, прищурив глаза, на свое лицо, отражавшееся в нем побледневшим и неподвижным, таким, каким оно будет, когда он умрет.
Кончина Ван Гуля внушила ему не только страх смерти. Она была для него торжественным уроком, данным на краю могилы. По целым неделям он думал о предсмертных видениях старого антиквария, вызвавших выражение экстаза на его лице. Он долго слышал его последние слова: «Они прозвонили!» Значит, он достиг осуществления своей мечты силой своего желания. Нужно быть достойным этого…
Жорис раздумывал о самом себе и своей жизни.
Он тоже жил в мире грез. Если заслуживают осуществления своей мечты, отрекаясь от жизни, он мог его заслужить. Он отрекся от личной жизни. Он посвятил себя городу, воплотился в нем. И без сомнения, ему тоже будет дано, как Ван Гулю, созерцать свой идеал в час смерти.
Но мгновение так коротко! Осуществление его мечты не покроет его славой. Художники-творцы должны видеть себя в эту минуту бессмертными, увенчанными лаврами, освежающими кровавый пот. Он же может только воскликнуть, подобно антикварию, перед тем, как умереть: «Город прекрасен… Город прекрасен…» Он не будет наслаждаться удовлетворенной гордостью, не победит смерти, бросив свое имя векам. И ради этого жалкого конца он отрекся от жизни?
После этих размышлений, Жорис долгое время был смущен, огорчен, сомневался в своей судьбе и в самом себе. До сих пор он шел по однообразному пути, не останавливаясь, не глядя на окружающее. Он жил, зачарованный своей целью, своим идеалом. Теперь он стал сомневаться.
Смерть Ван Гуля была событием, заставившим его оглянуться на самого себя. Верным ли путем он шел? Нет ли другого – более полного счастья? Не глупо ли отрекаться от жизни за одну минуту наслаждения осуществленной мечтой?
Полученный урок становился двусмысленным.
Жорис боялся ошибиться. Он горестно думал:
«Столько лет, потерянных для счастья!»
Виновата была башня.
Он хотел подняться