Теперь она пространно писала Жорису обо всем том, чего она не могла ему сказать и что рвалось из глубины ее души. По вечерам, вернувшись в свою комнату, она писала иногда до поздней ночи. Ей казалось, что она с ним разговаривает. Он опять принадлежал ей. Она говорила с ним при помощи бумаги. Он шептал за ее плечом, и она отвечала ему. Во время писания она чувствовала, что соединяется с ним в любви. Они соприкасались. Неизвестно, выходят ли слова из чернил на бумагу, или они рождаются на бумаге, спят на ней, и чернила только окрашивают их.
Все то, что она писала ему в своих бесконечных письмах, она читала в своей душе. Но кто писал в ее душе? Не любовь ли Жориса? Или же эта любовь делала видимым то, что в ней было всегда?
Собрав исписанные листки, она на другой день прибегала ко всевозможным уловкам, чтоб остаться наедине с Жорисом и вручить ему их. Жорис отвечал. Годлив писала опять – почти ежедневно.
Однажды вечером Барб терзала бессонница. Она встала с постели и начала бродить по всему дому. Вдруг она увидела – так поздно! – свет под дверью Годлив. Она вошла и застала ее за писанием, очень смущенною ее внезапным появлением.
Барб долго недоумевала. Пишут только отсутствующему. Годлив незачем писать Жорису: она видит его ежедневно и без умолку с ним разговаривает. Тот, кто никогда не любил или перестал любит, никогда не поймет утонченностей, нежных причуд влюбленных. Соединиться невидимыми нитями и всегда чувствовать друг друга в своей душе доставляет счастье. Соединяться при помощи бумаги, на которой явственно возникает любимое лицо, тоже доставляет счастье.
Барб колебалась и все больше сердилась на свои подозрения: они показывались, прятались, появлялись на перекрестках, затуманивали будущее.
После приезда своей сестры Годлив стала себя чувствовать не такой счастливой, как раньше. Это не только потому, что ее присутствие мешало их экстазу, восторженному обладанию друг другом. Прежде, благодаря иным условиям их жизни и склонности влюбленных к иллюзиям, они могли думать, что кроме них в мире никого нет, могли забывать о действительности и создавать жизнь, сообразно со своей мечтой. Теперь действительность сменилась. Они должны были прятать, как преступление, свою любовь, которую им хотелось бы показать всему миру. Жалкое сердце человеческого существа – маленький кубок, переполняющийся даже от небольшого счастья.
Долгое время они старались оправдать себя в своих собственных глазах, обвиняя судьбу в ошибке и утверждая, что теперь они жили сообразно с истинным своим предназначением. Год-лив не мучили укоры совести: Барб не по праву завладела любовью Жориса. Это она была его единственной вечной невестой. Из-за Барб предназначенные друг другу влюбленные надолго потеряли друг друга. Разве они были виноваты, если, встретившись, исправили ошибку злой судьбы?
Годлив долго утешала себя этими рассуждениями, хитростями душевной казуистики. Но после возвращения Барб, она стала чувствовать себя немножко виноватой. Как поверить законности любви, которую боятся обнаружить?
Нельзя обманывать себя словами. Слова рождают слова и уничтожают друг друга. Она первая полюбила Жориса. Воля соединила их. Потом вмешалась судьба и разлучила их. Это была правда. Но ведь в таком случае судьба – только она – толкнула их на путь адюльтера. Этот адюльтер усложнялся примесью кровосмешения: она любила мужа своей сестры, почти своего брата…
Горести жизни! Годлив стала обвинять себя в вероломстве, в обмане, в преступной любви. Ее искренность стыдилась притворства. Неужели такая высокая любовь, поднявшаяся, как башня, могла примиряться с существованием в тени, как если б ее совсем не было?
В своих письмах она сообщала Жорису о печали подобной жизни: ложь, хитрости, улыбающийся обман, ловкие жесты, замаскированные слова, постоянное самонаблюдение. И подумать только, какое несчастье на них обрушится, какая буря поднимется, если Барб, с ее ужасным, жестоким характером, догадается об их тайне!.. Их любовь была на вулкане. Любовь во время грозы…
Годлив писала об этом Жорису. Она говорила ему об этом в те минуты, когда им удавалось наедине обменяться несколькими словами: Барб никогда оставляла их вдвоем, занятая своим туалетом или по хозяйству.
– Уедем? – предлагал Жорис.
Годлив отвечала с печальным видом:
– Зачем? Мы не можем обвенчаться.