Звонарь

Она знала, что церковь не благословит второго брака. Христианский брак нерасторжим. Как могла она, такая набожная, жить при подобных условиях? Теперешнее их положение было другое дело. Бог благословил их в церкви, когда они обменивались кольцами. Она была, действительно, его женой перед Богом. Но они не возбуждали против себя общественного негодования. Это было их интимным делом. На этом нужно было остановиться. Их любовь не могла быть вынесена всем на глаза, она не имела права обнаруживаться. Если бы даже Жорж добился развода, гражданский закон мог вмешаться в виду их родства: их брак мог показаться почти кровосмешением. Общество возмутилось бы. Им пришлось бы уехать в добровольное изгнание, то есть опять прятаться, отрекаться от самих себя.

Годлив была несчастна.

Особенно она считала опасным и даже безумным думать об отъезде Жориса: он будет слишком страдать вдали от города. Здесь должна была протекать его жизнь, должны были осуществляться его мечты. Он не мог жить вне Брюгге. Годлив, конечно, знала, что он ее любит. Но она чувствовала, что он любит город больше, чем ее. Для Жориса любовь к городу была выше любви к женщине.

Годлив предугадывала, что, как только Жорис уедет, он будет охвачен неисцелимой тоской. Он будет грустить о городе. Старинные колокольни отбросят черную тень на все его пути. Брюгге был делом всей его жизни, его славы. Было невозможно надеяться вырвать из его сердца любовь к нему.

События управляют нашими словами и нашими решениями. Годлив все время размышляла, сама с собой и вместе с Жорисом, о судьбе их любви. Но для нее внезапно наступили трагические дни, решившие все. Она стала бояться, что будет матерью, это – вечная тревога, преследующая женщин, отдавшихся запрещенной любви, и, может быть, наказание за нее. Годлив была в ужасе. Жорис тоже. Кроме того, он был огорчен. Жестокая ирония судьбы: раньше, в самом начале брачной жизни с Барб, он так желал иметь детей… Он водил ее в музей, чтоб показать ей картину Мемлинга, изображавшую святую Барб, и портреты жертвователей, окруженных многочисленным потомством. Особенно он хотел иметь сыновей: они продолжили бы его древний род. Но Барб оказалась бесплодной. Если бы он женился не на Барб, а на Годлив, его счастье было бы полным: кроме счастья любви, он наслаждался бы радостью, доставляемой детьми.

Для Годлив это было вопросом жизни и смерти. Она этого не переживет. Она умрет от печали, позора и ужаса.

Она вспомнила о зловещем предзнаменовании: в тот вечер, когда она и Жорис встретились в церкви Спасителя – в тот вечер, когда она стала его женой – они стояли на могильной плите. Их ноги еще больше стирали имена, вырезанные на этой плите, почти уж стертые веками. И когда ее перчатки упали на пол, они нагнулись, чтоб поднять их: их руки, украшенные обручальными кольцами, слепо протянутые навстречу несчастью, коснулись могильного камня, коснулись смерти.

Теперь предзнаменование оказывалось верным. Годлив еще сомневалась: может быть, она была только больна, ошибалась, не была беременна. Она надеялась, раскаивалась, подолгу молилась в церквах, только от неба ждала спасения. Может быть, она ошибалась, она не была беременна. Но когда она поднимала взгляд к алтарю, она всегда видела Мадонну с младенцем на руках. Она кончила тем, что стала суеверно относиться к изображениям Мадонн. Она думала: «Если я сегодня увижу Мадонну со сложенными руками, это будет благая весть, доказательство, что страх мой ложен. Если же, наоборот, Мадонна будет держать на руках Иисуса, это будет уничтожением моей надежды, подтверждением моего собственного материнства».

Годлив ходила молиться перед Мадонной, находившейся на углу улицы Черных кожевников, для которой она когда-то плела длинное кружевное покрывало: увы! она держала младенца Иисуса. То же самое и Мадонна на фасаде рынка, стоявшая на пьедестале, украшенном листвой и головами овнов. То же самое и Мадонна Микеланджело в церкви Спасителя. Только нередко встречались Мадонны со стоженными руками. Но над ними виднелась надпись, грозная, как укор: «Я непорочная». Надпись извивалась, как огненный меч архангела на пороге потерянного рая!

Годлив убегала, опечаленная утратой невинности, устрашенная упреками Мадонн. Что небо предназначало ей? Целыми днями она блуждала по городу, молясь перед всеми Мадоннами на перекрестках и в церквах.