Звуки, которые нас окликают

Бутылку шампанского я с собой не взяла, но готовилась в Тарусу как на самую высокую вершину — за много лет ожидания я очень высоко её вознесла.

Проводить меня к тарусскому кладбищу вызвалась детская писательница, Лена Мамонтова. У ее брата в Тарусе дача, она часто бывает в городе, хорошо его знает. И я доверилась.

Договорились с Леной встретиться в пять утра, пока все семинаристы спят (бодрствуют только те, кто с Сибири, из-за разницы в часах). Встретились без пяти пять и пошли вдоль туманной утренней Оки.

Утро, туман, мы идём на кладбище. И природа — сказочная, и мой долгожданный Новый год совсем рядом, я в сказке, я в белой дымке, где-то поёт кукушка.

И всё словно нереальное: под Мусатовским косогором — камень с надписью «Здесь хотела лежать Марина Цветаева» (кенотаф с белыми буквами по серому доломиту). Оборачиваешься, оглядываешь это «здесь»: над берегом пышная зелень, на другой стороне реки поляна с белой, густой пеленой тумана. Камень лежит вместо Цветаевой. А вокруг всё свежо, душисто, живёт и цветёт во всю мощь.

Дальше по набережной — памятники Паустовскому (сбоку похож, а глаза — тёмные провалы, совсем не его), Белле Ахмадулиной (мальчишка, руки за спиной), Марине Цветаевой (сразу видно, где её чаще касаются туристы, смотрите фото в интернете). Все в ярком солнце — сфотографировать почти невозможно.

Внизу на реке — деревянные лодочки, голубые скорлупки с вёслами…

(И, что удивительно для меня, сибирского жителя, совсем нет комаров! Чудо!)

В центре Тарусы — ладные «книжные скворечники», места для модного нынче буккроссинга (в маленьком, старом городе!). Лена тогда взяла себе что-то, а я особо не всматривалась, всё думала о том, куда идём, волновалась (в голове уже звенели колокольчики, разгорались палочки бенгальских новогодних огней).

По улицам, по улицам, мимо соборной площади, мимо домика Тьо, ныне музея семьи Цветаевых, к кладбищенскому чёрному забору. Пришли и растерялись. Как найти нужное место? На заборе карта, на карте местность не местность, рисунок ребёнка. Ни указателей, ничего. Я вспомнила о том, что читала: Паустовский хотел лежать на холме, у реки, и свернула к берегу Таруски, по узкой тропинке.

А Гришковец в голове приговаривал: ⠀

И вот осталось три минуты… И вы судорожно крутите проволочку на шампанском, и вот-вот зазвонят часы, и у вас в голове: «Ого-о… так, так, так, так, так… вот уже сейчас, прямо щас, щас, надо загадать желание… чего же я хочу, чё хочу… — и вслух: — Ребята, ребята, давайте стаканы, стаканы…»

— А вдруг не найдём? — шепнула я Лене опасливо.

— А смысл ему прятаться от нас? — спокойно заметила Лена. — Тем более от тебя. ⠀

Нашли внезапно Алексея и Татьяну Паустовских (над ними простые чёрные прямоугольники), постояли рядом.

Еще немного дальше — Ариадна Эфрон с большим странным камнем надгробия (в прямоугольнике выдавлен прямоугольник). Постояли у неё.

И побрели дальше, в чащу, всё выглядывая и выглядывая в зелёном сумраке крупный тёмный крест.

Я впервые была на таком старом, сокрытом деревьями кладбище. Сосны, осины, ели и дубы сплошной стеной — огромная масса из веток, хвои и листьев (зелени и чёрной коры) сверху, по сторонам, под ногами.

Паустовский мечтал лежать над рекой, но реки Тарусы давно не найти — вид реки под берёзовым одеялом, звук реки под еловой шапкой. Не слышно и не видно, где искать? «Критики упрекали писателя в уходе от действительности» — прочла когда-то на сайте. Так и есть, ушёл, подальше от Москвы, подальше от всех, в самую чащу.

Но вот впереди, вдалеке, большой холм, отдельно от всех. Прямо туда приводит тропинка, спуск и подъём по камням. Рассматриваю табличку и убеждаюсь — он.

…и в это время часы — бабам! шампанское — бабах! все — ура!..

На площадях — салюты… И вот так по миру, по часовым поясам, Новый Век…

Украшена могила просто: стоят в кувшинах живые цветы, по краю — низкая железная оградка. Обхожу вокруг. Не знаю, о чём думать. Хотелось оказаться с этим наедине. ⠀

Перед поездкой в Тарусу я долго думала, что привезти ему. Что я хочу принести на это место и оставить? В итоге стою с пустыми руками. Все, что принесла, — только мысли.

А до меня были более смекалистые: стоит у оградки милая корзинка с еловыми шишками, оплетённая оранжевой лентой.

Я улыбаюсь, я ведь читала «Корзину с еловыми шишками».

Я теряю улыбку — я ничего не принесла.

Лена спросила:

— Не хочешь прикоснуться, поздороваться?

А я ответила, что для этого не обязательно касаться. ⠀

Чувствую — ладони и виски гудят, как ток в щитке. Но более ничего. Интересное чувство — осознание — что вот здесь, в этом самом месте перед тобой, под тобой, лежит в разных смыслах близкий тебе человек.