Зыбучие пески. Книга 1

И я играла, боль моя утихала, и я забыла печального старика в соседней комнате и невежливого юношу, встреченного мной в конюшне. Музыка оказала свое действие. Во мне сидят два человека — музыкант и женщина. Женщина практична, несколько резка в своем восприятии мира, но это потому, что она уже испытала боль и, не желая и боясь повторения ее, подавляет свои чувства, притворяясь, будто их нет.

Но музыкант, он весь — само чувство. Играя, я воображаю, что уношусь из этого мира, что у меня особое сознание и мне свойственна тонкая проницательность, недоступная другим. Я почувствовала, как комната, столь долго печальная и темная, снова оживает, как я возвращаю ей нечто, чего она долгие годы была лишена. Конечно, это только мое воображение, но и музыка принадлежит неземному. Великие музыканты черпали свое вдохновение из божественного источника, а я хоть и не великий, но все же музыкант.

Я закончила играть, волшебство исчезло, комната вернулась в свое прежнее состояние. Я поняла, что раньше не воздавала должного пьесе, и если бы сам Маэстро преодолел свою глухоту и смог меня услышать, он был бы доволен.

Воцарилось молчание. Я сидела за роялем в ожидании. Потом, поскольку ничего не происходило, я поднялась и, отодвинув портьеру, отворила полуоткрытую дверь. Сэр Вильям полулежал, откинувшись в кресле, закрыв глаза. Миссис Линкрофт, стоявшая около него, поспешно подошла ко мне.

— Это замечательно, — прошептала она. — Он очень взволнован вашей игрой. Вы найдете дорогу обратно?

Я сказала, что найду, и ушла, недоумевая, не музыка ли подействовала на сэра Вильяма, так что он почувствовал себя плохо. Ведь миссис Линкрофт поняла, что должна остаться с ним. Каким утешением она для него является, гораздо большим, чем обычная экономка! Неудивительно, что он решил вознаградить ее, давая Алисе воспитание и образование.

Размышляя о сэре Вильяме, о миссис Линкрофт и, конечно, о Нэйпире Стейси, я заблудилась. Дом был огромен, со множеством похожих друг на друга коридоров и лестниц, и неудивительно, что я свернула не туда.

Я подошла к двери, спрашивая себя, приведет ли она меня в ту часть дома, где находилась моя комната, и открыла ее. Первое, что я заметила, — шнурок от звонка, и мне подумалось, а не позвонить ли и не спросить слугу проводить меня.

Едва войдя в комнату, я почувствовала в ней что-то странное, какую-то нарочитость. Возникло впечатление, что ее только что покинули. На столе лежала раскрытая книга. Я прошла дальше и увидела коллекцию марок, на стуле — хлыст для верховой езды, а на стене — изображения военных в различной форме. Над камином висел портрет молодого человека. Я подошла поближе, чтобы рассмотреть как следует, и поняла, что он стоил того. У него были каштановые волосы и ярко-синие глаза, нос — длинный и слегка крючковатый, а губы изогнулись в улыбке. Это было одно из самых красивых лиц, которые я когда-либо видела. Я, разумеется, поняла, кто он. Именно тот красивый брат, который умер, я случайно забрела в его комнату. Я вздрогнула, ибо поняла, что не имею права находиться в святая святых, но оторвать взгляд от лица на холсте было трудно. Портрет был написан так мастерски, что глаза, казалось, следовали за вами всюду, и я отступила назад, неотрывно глядя на изображение; синие глаза казались мне то печальными, то веселыми.

— Хи-хи-хи, — послышалось громкое, пронзительное хихиканье, вызвавшее у меня дрожь. — Вы ищете Бью?

Обернувшись, я увидела на секунду перед собой молоденькую девушку. Потом я заметила, что она совсем даже не молода — по-видимому, около семидесяти. Но на ней было бледно-голубое батистовое платье, а талию охватывал голубой шелковый шарф. В седых волосах, по обеим сторонам головы, красовались два бантика, таких же голубых, как и шарф. Юбка с оборками больше подошла бы Эдит.

— Да-да, — произнесла она почти застенчиво, — вы ищете Бью, я знаю, так что не отпирайтесь.

— Я новая учительница музыки, — сказала я.

— Я знаю. Мне известно все, что происходит в доме. Но ведь это не доказывает, что вы не могли искать Бью, не так ли?

Я внимательно рассматривала ее маленькое треугольное личико: в юности оно, наверное, было весьма привлекательно. Без сомнения, она была очень женственна и до сих пор старательно сохраняла эту женственность, — о чем ясно свидетельствовали и платье, и бантики. Ее бледно-голубые глаза лукаво поблескивали из мелких морщинок, а плоский носик напоминал кошачий.

— Я недавно приехала, — пояснила я, — и пыталась…

— Найти Бью, — закончила она. — Я знаю, что вы только что приехали, и хотела видеть вас. Но вы, конечно, слышали о Бью. О нем все слышали.

— Я бы хотела, чтобы вы представились.

— Конечно, конечно. Какая оплошность с моей стороны, — она хихикнула. — Я думала, может, вы и обо мне слышали, как и о Бью. Я — мисс Сибилла Стейси, сестра Вильяма, и я живу в этом доме всю свою жизнь, так что все видела и слышала и все обо всех знаю.

— Должно быть, это доставляет вам удовольствие.

Она пронзительно взглянула на меня.